Я вздохнул. Мне бы его проблемы…
Чертова сука вспомнит, уверен. И про двойной шлепок, и про то, что это было в тот же день. Сообразит, что кто-то был в ее гнезде, кто-то следил за ней.
В этом можно не сомневаться. Вопрос лишь в том, что она сделает дальше? Сможет она меня как-то выследить?
Очень хотелось верить, что нет. Не должна. Сейчас я уже в двух сотнях верст от нее, а буду еще дальше. И никаких зацепок, чтобы она могла меня выследить, я не оставил. Так что нет у нее способов что-то сделать. Нет…
Но что-то не давало мне покоя.
Может быть, то, что я совершенно не помню тех минут – между вторым шлепком и краем деревни. Три версты сумасшедшего спурта и несколько минут жизни пропали из памяти начисто. Ни черта не помню!
Что, если после ее шлепка, когда от страха и наведенной паники я забыл обо всем, вскочил и понесся через лес, ломясь как кабан, потеряв над собой всякий контроль – и над телом, и над мыслями, – вдруг она успела что-то подслушать? Вдруг заглянула глубже, чем я позволял ей, пока контролировал себя? Что, если она смогла заглянуть слишком глубоко?
Подцепила обрывки памяти, желаний, образов… Что-то такое, что дало ей понять, кто я и откуда…
Бред, бред! Я помотал головой. Нет!
Если бы она заглянула в меня так глубоко, тогда не дала бы уйти. Сразу бросилась бы следом. И догнала бы. Легко. Русый красавчик, может быть, кроме смазливой рожицы, мало что за душой имеет, а вот кавказец явно жизнь повидал. Чертова сука знает, какими людьми себя окружать. Уж в людях-то она разбирается…
Нет, не залезла она в меня. Этого можно не опасаться. Если бы она хоть что-то узнала, сейчас меня здесь бы не было. Нагнали бы еще в деревне. Или я ломился слишком быстро, не поспели? Тогда бы на машине нагнали. Еще час назад, еще до Вязьмы. Навстречу промчалась очередная фура, ослепив фарами. Окатила светом легковушку, идущую следом за мной, почти нагнавшую…
Сердце бухнуло в груди и куда-то провалилось.
Пурпурная!
«Ягуар»!
Я уставился в зеркало заднего вида, но фура уже унеслась далеко назад, только габаритки краснели. Легковушка снова превратилась в темный силуэт на светлеющем небе и две слепящие фары.
Едва фура прошла мимо нас, «ягуар» пошел в обгон. Я оцепенел. Пальцы вцепились в руль, а сам я сжался внутри, ожидая, когда же накатит холодный ветерок. Который на этот раз не отпустит – о нет, на этот раз не отпустит.
«Ягуар» прошел слева вперед, попал под свет фар «козлика»… Я зарычал от злости. На фуру, на легковушку, на себя. Черт возьми! Тряхнул головой, снова посмотрел вперед, на уходившую вперед машину. Все еще не веря своим глазам. Никакой он не пурпурный. И никакой это не «ягуар»!
Вишневая «девятка». Самая обычная.
Ушла вперед, но я все никак не мог прийти в себя. Пальцы на руле дрожали.
Я свернул на обочину, встал. Глядел вслед удаляющейся «девятке» и не мог понять, как же мог спутать ее с «ягуаром». Да у них же совершенно разный силуэт! У «ягуара» – зализанный, благородный. А здесь – рубленый, неказистый.
И все-таки спутал… Спутал, и даже цвет другой примерещился!
С-сука… Как же глубоко она меня зацепила-то, тварь! Ведь уже несколько часов прошло. Первый слепой ужас отступил. Я надеялся, что и остатки вымоет из меня за пару часов… А выходит, не вымыло. Что-то зацепилось в глубине, пустило корни.
И это всего шлепок… Простой шлепок, издали… А я…
Я поежился, хотя в машине было тепло. Раньше со мной такого не случалось.
И таких сук – одним дальним шлепком так зацепила! – я тоже раньше не встречал.
Рука сама потянулась к бардачку. Я отбросил крышку. Нащупал рукоять. Привет, Курносый. Один раз ты спас мне жизнь. Может быть, и еще раз сможешь?
Я посидел, лаская пальцами деревянную накладку на рукоятке, гладкий титановый барабан. Металл под пальцами отзывчиво согревался. Мало-помалу и я пришел в себя. По крайней мере, руки перестали трястись.
Я сунул Курносого в карман плаща – теперь можно, теперь эта сука далеко! – и тронул передачу. Вырулил на дорогу.
Чем быстрее доберусь до города, тем лучше. Там будет легче.
Там – легче!
Солнце залило светом и согрело осенний мир, когда по краям трассы пошли пригороды Смоленска. Потом и сам городок. Наконец-то!
Я сбросил скорость до почти черепашьей – верст сорок в час, не больше. И медленно полз по городу. С почти физическим наслаждением, – после трех дней пустоты, тишины и холода.
Теплый дом. Скопление жизни…
Вроде бы неказистый городок. Муравейного типа: малоформатный, насквозь панельно-прямоугольный – долгая память о войне, которая почти стерла старый город… Но мне нравится. Бог его знает, почему – уютный он, что ли.
Может быть, как раз из-за этой панельной простоты и скученности. Все квартирки крошечные, похожи одна на другую, как близнецы-братья. Всё близко-близко, все бок о бок, круглые сутки шум, гам, суета… Жизнь.
Здесь есть жизнь. Есть что-то согревающее душу – что-то теплое и родное, во всех этих неказистых житейских мелочах.
Я медленно вел «козлика» по городу, всем телом впитывая это живое тепло. По капле выдавливая из себя страх, стянувший внутренности в тугой холодный комок. Это всегда помогало. Вымывало из меня и холод отчаяния, и последние крупинки страха – если они еще оставались к тому времени. Всегда, но не сейчас. Страх никуда не уходил.
Только хуже, второй волной накатывал. Потому что, быть может, не такой уж он беспричинный. Если эта сука легко смогла так глубоко зацепить меня…
Да, если сразу не догнала, то теперь, в Трех сотнях верст, меня не отыскать другой чертовой суке. Любой из тех, с которыми я сталкивался раньше. Те не смогли бы. А вот эта…
Ох, достанет меня эта сука. Достанет…
Я дернул головой. Бред, бред, бред! Ну как она меня достанет здесь, в трех сотнях верст?! Бред! Выкинуть из головы и забыть.
Только забыть никак не получалось. Достанет она меня. Достанет…
Я раздраженно врезал ладонями по рулю и зашипел от боли. Удар отозвался в левом запястье, словно спицу вдоль руки воткнули. Обезболивающее отработало свое. Только неловко шевельнись – и боль тут как тут.
Слава богу, вот и родная двухэтажка. Старые стены цвета морской волны, с серыми пятнами отлетевшей штукатурки. Но сам дом еще крепкий. Добротный: его ведь еще пленные немцы строили, сразу после войны. И даже сейчас, через полвека – куда надежнее тех современных, которые в центре тяп-ляпают привозные турки.
Я притормозил возле дома, выключил мотор и распахнул дверцу. В машину ворвался воздух – свежий, холодный, пахнущий опавшей листвой и перегнивающей травой. Осенний.
Но все же не такой, как там, откуда я уезжал. Почти такой же, а все-таки иной. Неуловимо отдающий асфальтом, бензином, где-то далеко пекущимся хлебом…
Запах жизни.
Здесь, в городе, тысячи людей. Сотни тысяч.
Здесь она меня не найдет. Даже если каким-то чудом узнает, откуда я, все равно не найдет. Здесь столько сознаний… Даже если она запомнила меня и способна узнать, как собака узнает знакомый запах, как я узнаю лица людей, которых когда-то видел… Все равно! Здесь столько людей, столько сознаний… Для нее быть в городе – каждый миг находиться посреди стотысячного стадиона, где каждый вопит во все горло.
Именно поэтому эти чертовы суки и не любят скопления людей. Особенно днем, когда мы живем, когда мы думаем.
А вот безлюдье и ночь – их время…
Но здесь-то город и начинается день, полный жизни.
Приободрившись, я выбрался из машины, осторожно – одной правой рукой – выволок рюкзак с заднего сиденья, поставил на землю, чтобы закрыть дверцу. Двинуть левой рукой я не рисковал. Даже шевельнуть. И так каждое движение отдавалось тупым толчком боли.
Я захлопнул дверцу, подхватил с земли рюкзак и зашагал к крыльцу. Одним пальцем, остальными удерживая лямку, подцепил ручку двери, дернул ее на себя и быстрее проскочил внутрь, пока тяжелая дверь не врезала сзади по пяткам.