Как-то раз ночью она дождалась, когда он взгромоздится на нее и войдет, и тогда спросила тихим голосом:
– Джини. Когда я перееду, ты поедешь с нами?
Юджин остановил толчки, она почувствовала, что он вышел из нее. Его крупное лицо раскраснелось по краям. Выражение мальчишеской сосредоточенности исчезло, его черты ожесточились, готовя ее к разочарованию.
– Нет, – просто ответил он и поднялся с теплой постели.
Агнес испытала такое унижение, что даже сесть не могла. Долгое время она просто лежала там в ямке, которую они продавили. Она слышала, как он прошел на кухню, как вытащил стул и стал ждать, когда его обслужат. Ей понадобились все силы, чтобы встать. Она спустила ноги на пол так, словно была без костей. Когда она пришла на кухню, он заговорил первым.
– Ты мне не нравишься, когда ты пьяная.
Она знала, что он имеет в виду. Он сказал это так, будто они были не расстающиеся любовники, а будто он давно это обдумывал и теперь решил избавиться от ненавистной работы.
Она хотела сказать ему в ответ, что он ей не нравится, когда она трезвая, но промолчала. У нее не осталось сил на ложь. Да и лица не осталось – спасать было нечего. И потому она возила две сосиски по сковородке, пока они не лопнули. Потом она приготовила ему две одинаковые чашки темного чая, оставив чайные пакетики внутри. Он выпил их и ушел.
Шагги больше никогда не видел Юджина.
Сыновья Агнес чувствовали: что-то изменилось. Точно так же ощутима разница между костром, куда плеснули бензина, и костром, в котором горит одно дерево. Она в ярости доводила себя до тоски лагером, а покончив с печалью, переходила на водку и снова доводила себя до ярости.
Целыми неделями дверь то открывалась, то закрывалась за Джинти, Брайди, Ламби и остальными, притаскивавшими пакеты с выпивкой. Две недели Шагги не ходил в школу и старался не выпускать мать из дома. Он запирал дом и проверял все принесенные покупки. Когда она засыпала, сидя в кресле, Шагги садился за учебники, чтобы не слишком отстать от остальных.
– Я уезжаю, – выпалила Агнес как-то утром. – Вызови мне такси.
– Но куда? – спросил Шагги, отрывая глаза от учебника.
– Не спрашивай меня куда, – закричала она. – Куда угодно, куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Подальше от тебя.
Он постарался сдержаться – не вздрогнуть.
– Но что мне сказать диспетчеру?
– Скажи ему, мне нужны огни, мне нужно действие. – Она чмокнула губами. – Скажи ему, пусть отвезет меня на бинго, ебанарот.
Шагги взял телефон, сделал вид, что набирает номер. Он набрал 111–1111. Выждал минуту, а потом заговорил в трубку радостным голосом:
– Такси? Да, пожалуйста, Бейн, да правильно. Большое Бинго. О’кей, спасибо. – Он аккуратно опустил трубку на рычаг, откашлявшись, сказал: – Таксист говорит, что не ранее чем через полчаса.
Агнес уже стояла у входной двери, дергая за ручку. Она переминалась с ноги на ногу, словно хотела в туалет.
– Блядь! – Она завизжала, как избалованный ребенок. – Неужели нет никого, кто хочет, чтобы я пожила по-человечески?
– Мама, – попытался успокоить Шагги, – у тебя волосы сбились на одну сторону. Ты не можешь никуда ехать в таком виде. Иди сюда, мы их поправим.
– Нет! – зло проговорила она, проводя пальцами по спутанным клубкам волос.
– Иди сюда, выпей еще капельку.
При этих словах Агнес позволила кожаной сумочке соскользнуть с ее плеча на пол. На нетвердых ногах она прошла по коридору. Когда он усадил ее назад в кресло, ее голова уже сонно покачивалась на плечах, словно она ехала по ухабам в автобусе. Он, стоя на коленях рядом с ней, налил ей полную кружку. Водки в этой смеси было больше, чем «Айрн-Брю». Он протянул ей кружку. Она выпила содержимое, словно воду. Вдруг глаза ее широко распахнулись.
– Значит, ты собираешься поправить мне волосы?
Он уселся на подлокотник и принялся расчесывать ее черные кудри. Агнес прижала кружку к подбородку и отхлебнула сладковатую жидкость.
– Полчаса еще не прошло? – спросила она.
– Нет, мама, – вздохнул он.
– Я собиралась съездить в город и привезти тебе нового папочку.
Он проводил расческой по ее волосам, лак для волос трескался и рассыпался в воздухе мельчайшими крупинками, словно сладковатой пыльцой. Ему нравилось, что волосы смягчаются и становятся пушистыми.