Лик смотрел телевизор, а Шагги чувствовал себя еще более одиноким, чем когда-либо. Он еще раз принялся оглядывать эту арендованную комнату и теперь понял, что она собой представляет. Она больше не казалась неряшливой. Она обрела великолепие. Перестала быть убежищем, где его брат прятался от матери, или тайным логовищем. Она превратилась в последнюю спасательную шлюпку. Лик уезжал.
Он разглядывал лицо Лика сбоку, его горбинку, его узловатые плечи, сжатые губы, правда, теперь его глаза казались зелеными, а не серыми, волосы были уверенно убраны с лица. Шагги разглядывал брата, пока тот смотрел телевизор, и завидовал тому новому покою, который виделся в рассеянном взгляде Лика.
– И что, по-твоему, с ней будет?
– Она протрезвеет. Умолит тебя вернуться. А потом все повторится сначала, – без обиняков сказал Лик. – Но только теперь у нее появится вкус к изгнанию тебя из дома.
– Я имею в виду, в далекой перспективе.
– Ну пьянство приведет ее на улицу, – не раздумывая, сказал Лик, словно о чем-то само собой разумеющемся.
– На улицу? Никогда. Она ведь из дома не выйдет, не закрасив царапин на своих туфлях.
– Шагги, она для этого становится слишком старой. Теперь вопрос только времени, когда пьянство окончательно ее добьет. – Он поковырял в носу. – Что она будет делать без тебя? Что она станет делать, когда мужчины перестанут ее хотеть?
– Тогда я от нее не уйду, – уверенным тоном сказал Шагги.
Лик ухмыльнулся.
– Значит, ты хочешь стать одним из тех придурков, которые, дожив до седых волос, продолжают оставаться под боком у мамочки? Позволяют мамочке покупать им одежку и ходят туда-сюда на почту за пособием с тележкой для старперов? – Он свернул в шарик то, что вытащил из носа, щелчком послал в угол. – К тому же, если бы она и в самом деле собиралась бросить пить, то уже бросила бы. – Лик поскреб подбородок, но его глаза вернулись к телевизору. – Пьянство приведет к тому, что она пойдет на улицу. А ты облагоразумишься рано или поздно.
Шагги теперь не сомневался, что они все прошедшее время играли в «горячую картошку», и никто не дал себе труда познакомить его с правилами. Он не знал, что задаст этот вопрос, но как только задал, сразу же понял, что уже очень давно хотел спросить об этом:
– Почему ты так и не вернулся за мной?
Лик оторвал взгляд от телевизора, посмотрел в глаза Шагги. Обхватил пальцами шею брата сзади.
– Это несправедливо, Шагги. Как я, по-твоему, мог тебя растить? Что у меня есть? К тому же ты продолжаешь обманывать себя. Ты посмотри, во что ты превратился. Никто не может тебе помочь, кроме тебя самого. Я говорю, ты сам прикинь. Подумай, сколько времени у меня ушло на это, и Кэт ни разу не пришла за мной.
Из коридора, покрытого ковром, раздался громкий звук звонка.
– Шагги. Ты. Неужели ты? – Он смотрел на брата, широко раскрыв от страха глаза. Пронзительный звонок зазвучал снова, теперь еще настойчивее и злее. Лик выскочил в коридор, и Шагги услышал, как он отвечает в трубку, стараясь перекричать шум дороги.
– Я не хотел. – Шагги говорил сам с собой, он извинялся, но сам не знал перед кем. – Я только сказал ей, что это на Килмарнок-роуд. – Он только усугублял ситуацию. – Ой, может быть, я ей сказал, что это над банком.
– Ты мелкий доносчик. – Лик поднял банку из-под джема, наполненную монетами, и вывалил ее содержимое на кровать. Грязный металлический запах наполнил комнату. Быстрыми пальцами он перебрал монетки, отсчитал около десяти фунтов, потом сунул монетки в карман пыльного комбинезона и поспешил за дверь и вниз в широкий подъезд. Шагги слышал удаляющийся звон в кармане брата.
Лик вернулся взволнованный и злой, раскрасневшийся от бега по лестнице. Шагги почувствовал, как теплая лапша в его желудке превращается в червей. Лик стоял в дверях с полиэтиленовым пакетом в руке. Пакет был полон банок с порошковым заварным кремом. Лик отбросил влажную челку с лица. Теперь его лоб был чистым, пыль сошла с него.