Желание все большего личного «комфорта», ужас перед любой болью толкает современную западную цивилизацию дальше от естественных или вынужденных различий между людьми — расовых, половых, экономических. В этом причины охватившей «золотой миллиард» толерантности. Но это то, что делает страус, зарывая голову в песок. Закономерно Фукуяма пришел также к выводу, что «современная мысль зашла в тупик и не может прийти к соглашению о том, что составляет суть человека и его специфическое достоинство, а потому не может определить права человека». Ученый считает наш век «старостью человечества». Но более правдоподобно, что «старость» присуще только западному мышлению, поэтому для Западной цивилизации наступает не «конец истории», а начало ее заката и выхода из давней роли культурного и технологического лидера.
То, что Фукуяма полагает произойдет на последней стадии всемирного распространения либеральной демократии — всеобщее процветание, полное социальное и иное равенство, толерантность ко всем проявлениям индивидуальности, — похоже на конец вселенной по закону безграничного роста энтропии — необратимого рассеяния любой упорядоченности во вселенной, и поэтому общая гибель. Однако, само возникновение и процесс жизни на планете есть непрерывное преодоление и обращение энтропии вспять: от хаоса — к упорядоченности и системности, прочь от покоя и тепловой смерти, но вперед к химической, биохимической, электромагнитной и прочей «разности» бесконечного множества потенциалов. Уже одним этим Потоку жизни (или живой Природе) чужды подобные чрезмерно благостные перспективы. Ученый мог бы вспомнить, что еще в XIX веке, в то время как Карл Маркс мечтал об утопии справедливого и счастливого общества, более мудрый Герберт Спенсер писал: «Природные недостатки граждан неминуемо проявятся в дурном действии всякой социальной конструкции. … Нет такой политической алхимии, посредством которой можно было бы получить золотое поведение из свинцовых инстинктов».
Характер конфликтов между странами действительно изменился. Геополитические разломы вместо войн национальных государств или идеологических лагерей, перешли в стадию конфликтов цивилизаций. Политологи отмечают, что страны теперь склонны для своей безопасности группироваться по цивилизационному признаку — по общей культуре, религии, истории, языку и т. п. Это объединение происходит не только как духовное развитие близких этносов, но, главное, для противостояния другим цивилизациям, сплотившимся против них подобным образом. В этом отношении двухполюсная схема мира после «Холодной войны» и окончания идеологического противостояния уступает место отношениям межцивилизационным, многополярным, что становится более сложным и непредсказуемым.
Цивилизационные конфликты часто случаются и внутри отдельных стран, возникая на религиозной и культурной почве или как этнические конфликты, если рядом проживают значительные общины разных вероисповеданий или этносов. Внутренние разломы могут возникать и по политическим мотивом, это — гражданские войны, следующие за государственными переворотами и революциями, где чаще всего замешан иностранный фактор. Те и другие следует отнести к конфликтам цивилизаций, поскольку иных существенных причин для непримиримой вражды нет.
Яркий пример возникновения внутренних цивилизационных разломов после распада коммунистической Югославии привел С. Хантингтон («Противостояние цивилизаций»): «Исторически общинным различиям в Боснии не придавалось большого значения; сербы, хорваты и мусульмане жили мирно, как соседи. … Однако едва распалась более широкая югославская идентичность, как эти случайные религиозные идентичности приобрели новую значимость… Многообщинность испарилась, и каждая группа все в большей степени идентифицировала себя с более широкой культурной общностью и определяла себя в религиозных терминах. Боснийские сербы превратились в крайних сербских националистов, отождествляющих себя с Великой Сербией, сербской православной церковью и с более широким православным сообществом. Боснийские хорваты … упирали на свой католицизм и, вместе с хорватами Хорватии, идентифицировали себя с католическим Западом. Сдвиг мусульман (Боснии) к цивилизационному самосознанию оказался даже еще более заметен, … мусульманский национализм приобретает все более крайние формы. Теперь он не обращает внимание на национальные чувства других». «В мире, сложившемся после Холодной войны, многочисленные общинные конфликты на религиозной или национальной почве пришли на смену единственному конфликту сверхдержав. … Если сравнить с Холодной войной, то конфликт (по разлому) не стекает сверху вниз, он бьет ключом снизу вверх».