– Я тоже, – неожиданно признался он, и лицо его дрогнуло, на миг став уродливым. Хотя мне казалось, его невозможно чем-то испортить…
– Тем более. Раз ты меня понимаешь…
Артур посмотрел на меня с надеждой и склонил голову набок, как пес, пытающийся угадать желание хозяина:
– А ты не можешь занять себя чем-то другим? Менее… жутким. Моя работа не из самых веселых, Сашка.
– У меня и жизнь не самая веселая, если ты заметил… Минус на минус дает плюс.
Дернув бровями, он кивнул с серьезным видом:
– А ты заслуженно заработала свои девяносто баллов… Или сколько там?
– По математике девяносто два. По русскому девяносто пять.
– Ну, неважно, – прервал он с беззаботностью, напомнившей мне мамину.
Все в мире напоминало мне о ней.
– Башка у тебя варит, – задумчиво проговорил он и вновь набил рот круассаном.
Я свой уже доела – ничто не может отбить мне аппетит, хотя во мне сорок пять кило… Теперь я просто потягивала чай, наблюдая за Артуром поверх чашки. Мой взгляд отвлекал его и от размышлений, и от еды, и легче было ответить мне поскорее, чем тянуть эту волынку.
– Куда от тебя денешься, – буркнул он в итоге. – Будем работать, напарник! Но сначала – море.
И улыбнулся во весь рот. Иногда мне становится понятно, почему мама не устояла перед его улыбкой… Но это ничего не значит.
Самой значимой на сегодня для меня стала попытка понять: есть ли действительно что-нибудь там… Мы основываемся только на вере, и мне хочется думать, что мама со всеми ее фантазиями, мыслями, смехом и беспредельной любовью не исчезла без остатка – иначе зачем вообще она была? Зачем существую я? К чему это? Сейчас я размышляю, на что-то надеюсь, о чем-то мечтаю, и все это бессмысленно, раз будет стерто с лица Земли?
Мы все (ну почти все!) верим, что нет… Но вдруг человечество поколение за поколением обманывается – из страха перед смертью, от бессильного отчаяния, которое охватывает, стоит лишь на мгновенье допустить мысль о конечности нашего существования? Если бы можно было знать! Наверняка. Не просто надеяться, но иметь уверенность, которая освободила бы от этого животного ужаса, подкрадывающегося ночами…
В такие минуты я шепчу:
– Пожалуйста, подай мне знак, что жизнь продолжается после смерти и я не пропаду бесследно… Пожалуйста!
Не знаю точно, к кому я обращаюсь – к Богу или к маме…
Только никто не откликается. Никаких сигналов из запределья не приходит. И остается каждое утро накрепко сшивать обрывки веры, чтобы достало силы жить.
А следующей ночью опять:
– Пожалуйста! Ты слышишь меня?
Сашка еще не знала, почему Артур вдруг так заторопился с отъездом. В полдень, когда он дописывал отчет по очередному раскрытому убийству, на его мобильный позвонили.
– Юрка?! – поразился он. – Вот уж сколько лет, сколько зим… Ты дома, в Москве?
– Я дома. В Крыму, – ответил тот. – Я тут уже почти двадцать лет живу.
Голос в трубке звучал слишком напряженно для легкой болтовни. Да и неожиданность звонка настораживала. Не мог Юрка Колесниченко позвонить просто так после стольких лет молчания. Как его номер-то остался в телефонной книжке?
– Ну да, ну да. Я в курсе. Что-то случилось? – Артур решил не разыгрывать комедию, они же знают друг друга как облупленных – в детсаду на горшках рядом сидели.
Юра тоже не стал увиливать:
– Случилось, Артур. Пашка пропал.
Артур привычным жестом раскрыл блокнот, выцепил из стаканчика заточенный карандаш – ими его снабжала милая девушка из канцелярии. Думать, будто она рассчитывает на что-то, ему не хотелось.
– Когда ты с ним связывался в последний раз? Видел или созванивался?
– Сразу быка за рога, – пробормотал Колесниченко.
Артур нетерпеливо постучал карандашом по блокноту:
– А ты собирался за жизнь потрепаться?
– Нет. С неделю назад виделись… Теперь проклинаю себя, что не уследил!
Пашка был его младшим братом. Из-за того, что их разделяло всего три года, он все время крутился рядом с ними. К средним классам Пашка уже прочно вошел в их компанию и стал общей головной болью, потому что постоянно влипал в разные неприятности. Малышом он то и дело терялся: однажды, засмотревшись, ушел следом за духовым оркестром во время городского праздника. Ротик приоткрыт, глаза сияют!
Его прозвали Колесом не столько по фамилии Колесниченко, сколько из-за того, что он постоянно норовил укатиться куда-то… Однажды Пашку привезли домой с хладокомбината: ему жизненно необходимо было увидеть, как делают мороженое, и начать производство в домашних условиях. Очень уж он любил его, а деньги их мама, тетя Тамара, выделяла редко. У самой вечно было в обрез…