– С высоты своей колокольни судишь? Шахмаре плевать на власть, он прекрасно знает себе цену и не нуждается в его подтверждении извне. Он вызвал меня, чтобы спасти жителей Йылан-кале, дать им возможность жить свободно, говорить свободно и громко так, как им очется.
– Дура, какая же ты дурочка, Зейнап, – недовольно отвечает Ворон. – Ты считаешь, эти несчастные заслужили свободу и голос? Да я бы поотрубал им языки в тот же день, когда они предали свою правительницу. И точно также могут и предать тебя, ты не находишь?
– Может быть. Не хочу в это верить, но и не буду отрицать. Мне важнее, чтобы я себя не предала.
Мои глаза привыкли к темноте и я смотрю в глаза черного Ворона – хищные, желтые, неприятные. Неприятые настолько, что память начинает не возвращаться, а словно бы мелькать перед глазами.
– А ведь когда-то я считала его привлекательным, – с содроганием вспомнила я тогда еще более молодое лицо, более крепкий рот-клюв Черного Ворона. Это уже было, он подходил ко мне в той, в прошлой жизни и предлагал начать новую жизнь, а я только посмеялась. Он был красив, но Шахмара красив какой-то особенной, чистой красотой.
– Хорошо, – Черный Ворон поднимается с кровати, – я понял, что по-хорошему у нас с тобой не получается. Будем действовать иначе. Но знаешь, мой тебе дружеский совет: не доверяй всем вокруг.
Глава 7. Обидно, досадно
Как мне удалось уснуть после визита Черного Ворона, известно одному Всевышнему, но когда солнце встало и озарило лучами окрестности Йылан-кале, я чувствовала себя вполне сносно, даже съела симит [1] и выпила чашечку кофе. После завтрака решила заглянуть к Анылу и его песику, а затем пойти к крепости: необходимо поговорить с Шахмарой.
Если я была воодушевлена и настроена на решительные действия, то Шахмара, наоборот, нахмурился, задумался.
– Откуда Ворон мог узнать, как и когда ты приехала, кто мог ему об этом сказать? Может, ты выходила после заката, и его вороны тебя увидели?
Да, к Анылу и его песику я заходила, но это было буквально три минуты сюда и три минуты обратно. Меня никто не видел, я в этом уверена. Шахмара не разделял моей уверенности. По его вздохам я понимала, что дела плохи. Чувство вины разъедало изнутри, как если бы я проглотила кислоту.
– Не терзайся, – недовольно прошипел Шахмара. – Может, у него есть другие источники-информаторы? Да и песика жалко, это правда.
Я не замечала никаких шпионов-информаторов, но все же решила высказаться о неприятных ощущениях во время обряда – ночи хны. Вряд ли неприятные ощущения в теле могут восприниматься как объективные доказательства слежки, возможно, я просто перенервничала – это тоже было мной высказано Шахмаре, просто он не обращал внимание на такие слова, считая интуицию и телесные сигналы наиболее сильным аргументом. Наконец, Шахмара высказал свое мнение:
– Все говорит о том, что настала пора приступать напрямую к действиям. Я очень надеялся, что у нас будет больше времени, но не будем об этом. Надо собрать жителей деревни, с завтрашнего дня начинаем изготавливать ядовитые стрелы. Ты должна активировать дар целителя, без этого стрелы не будут иметь такую эффективность. А завтра с рассвета приступай к сбору трав. Можешь передать мухтару деревни, чтобы он собрал жителей в общую избу?
– Насколько я знаю, он уехал к сыну в город дней на пять. У нас нет времени ждать мухтара, Шахмара, я сама соберу жителей в общем доме, но и ты должен присутствовать обязательно. И еще: два дня вороны не прилетали в деревню, жители тихо ликуют. Но сейчас все изменится.
Изменилось! Мстительный, мстительный Черный ворон, он показал свою суть. В этот вечер в деревню прилетели не мелкие мерзкие вороны, а крупные птицы-воины. К счастью для людей, их дома запирались на засов крепко, а вот придомовым участкам и скотине пришлось несладко. Если раньше после набега двор вызывал ужас разлетавшимися в разные стороны перьями, полуживыми или даже неживыми курами, петухами, гусями, то сейчас в число страдающих вошли и овцы, и козы, и даже один двухмесячный теленок. Вербена, которая росла возле моего временного дома и которую я планировала использовать как лекарственное средство, была вырвана корнями и валялась по всему двору, разорванная и растоптанная, да и не только у меня – похожую картину можно было увидеть почти возле каждого дома.