ЗОВ, СЫН ТЕХМАСПА[298]
[Царствование длилось пять лет]
Вечерней порою Дестан как-то раз
Вел долго об Афрасиабе рассказ,
Вел речь о соратниках смелых своих,
9890 И вымолвил так при друзьях боевых:
«Престола не всякий достоин герой
И даже ведомый счастливой звездой.
Нам нужен из рода властителей царь,
Что помнит деянья, свершенные встарь.
Ведь войско державы — что судно в волнах;
Ветрило и ветер ему — падишах.
Хоть Тус с Гостехемом и родом знатны,
И войска не мало у них, и казны,
Но ежели витязь умом не силен,
9900 Владеть не достоин державою он[299].
В цари не годится из них ни один.
Нам нужен с великой душой властелин,
Святой благодатью отмеченный шах,
У коего разум блистал бы в речах».
В роду Феридуна, благого царя,
Искали владыку, усердьем горя,
И Зов, сын Техмаспа, избранником стал[300],
Муж славный, чей ум, словно светоч, сиял.
Карен и мобеды, мужи-мудрецы,
9910 И с ними воинственные удальцы
Промолвили, к Зову придя на поклон:
«Венец Феридуна тобой обновлен.
Дестан-предводитель и рать вместе с ним
Признали тебя властелином своим».
День радости благословенный пришел,
Зов, муж благородный, воссел на престол.
Сошлись отовсюду вельможи, царя
Хвалой и алмазами щедро даря.
Зов принял и славного Заля поклон.
9920 В стране пятилетие царствовал он,
Добром, правосудием край возродив.
Он стар был годами, умен, справедлив,
Удерживал рать от неправедных дел,
Затем что Йездан его сердцем владел.
В темницу людей он бросать не давал,
Их пытками злыми терзать не давал.
Но горе постигло страну в те лета[301],
У почвы от жажды иссохли уста.
Дожди прекратились по воле судеб,
9930 Ценился дороже, чем золото, хлеб.
Пять месяцев долгих, забыв про покой,
Стояли две рати одна пред другой.
Кровавые шли между ними бои,
Вожди исчерпали все силы свои.
Как ткань, расползаясь, редеют войска:
Уже ни основы у них, ни утка.
И всех осенило вдруг мыслью одной:
Знать, каре небесной мы сами виной!
И вопль над обоими станами встал,
9940 И к Зову с посланьем гонец прискакал:
«Что, кроме страдания, горя и зла,
Нам бренная эта юдоль принесла?
Давайте земной мы поделим простор,
О мире и дружбе начнем разговор».
Длить битву у витязей не было сил,
Их голод решенье принять торопил.
Сойдясь, положили бойцы, наконец,
Вражду вековую изгнать из сердец,
Законно, по совести мир поделить
9950 И души от старых обид исцелить.
Страну от начала Джейхуна-реки[302]
До края, где Тура стояли полки,
Где Чина, Хотана раскинут простор[303],
Землею иранской считали с тех пор.
С Хергах начиналась туранская часть[304],
Земля, не подпавшая Залю под власть.
Оттуда ж — туранцы в Иран ни ногой;
Так мир поделили они меж собой.
Зов двинулся к Парсу, в родимый предел[305].
9960 Он стар был, но мир обновить он сумел.
А Заль свое войско к Забулу повел,
И край успокоенный счастье обрел.
Уж гром благодатный грохочет меж гор
И землю одел многоцветный убор.
Садами красуясь, хрустальной водой,
Невестой казалась она молодой.
Не будь кровожаден, как барс, человек —
Он мрачных времен не видал бы вовек.
Зов славный собрал всю верховную знать,
9970 Чтоб вместе Создателю славу воздать.
Круг тяжких страданий Творец разомкнул,
И каждый тогда с облегченьем вздохнул.
Веселые всюду гремели пиры,
Забыли войну и вражду с той поры.
В такой благодати пять лет протекло,
Исчезли на свете страданья и зло.
Но миру наскучили мир и любовь,
И в когти ко льву устремился он вновь.
Сошел повелитель в могильную тьму:
9980 Уж восемь десятков минуло ему[306].
Несчастье постигло Ирана сынов,
Покинул их мудрый и праведный Зов.
ГЕРШАСП
[Царствование длилось девять лет]
У Зова наследник был, чистый юнец,
Гершаспом нарек его славный отец[307].
Лишь время ему воцариться пришло,
Кеянским венцом он украсил чело.
Воссев на престол драгоценный резной,
Со славой и блеском он правил страной.
Тут слух до вождя Афрасьяба дошел,
9990 Что Зовом навеки покинут престол.
С ордою Джейхун переплыл он тогда,
И в Хар, что близ Рея, помчалась орда.
Но старый Пешенг одобрения слов
Вождю не прислал; был юн гневен, суров.
Постылы властителю трон и венец.
Скорбя о своем Агриресе, отец
К себе Афрасьяба давно не пускал,
И ржавчина ела сыновний кинжал.
Посланье он шлет за посланием вслед,
10000 Но слышит один неизменный ответ:
«Когда б выбирать было трону дано,
Не ты, Агрирес воцарился б давно!
Ты, брата родного убив, не дрожишь,
А в страхе пред птичьим питомцем бежишь!
Послал я тебя против вражеских сил,
Ты ж брату безвинному век сократил!
С тобою отцовскую связь я пресек,
Тебе не видаться со мною вовек».
Шло время, и дерево горя взросло,
10010 И плод ядовитый оно принесло.
Покинул сын Зова, Гершасп, белый свет,
Настала пора злоключений и бед.
Слух шумный по свету всему пролетел,
Что трон шахиншаха опять опустел.
Свирепый Пешенг, на вторженье решась,
Суровый прислал Афрасьябу приказ:
«Пора, за Джейхун отправляйся в поход!
Иранский престол да никто не займет».
От самых степей Сепиджаб до реки[308]
10020 Построились в ряд Афрасьяба стрелки.
Кружащимся сводом казалась земля.
Клинками индийскими гибель суля,
Выходит туранское войско в поход,
На битву кровавую мчится вперед.
И слух до Ирана тотчас же дошел,
Что враг посягает на древний престол.
С тех пор как престол был владыки лишен,
Никто уж не видел счастливых времен[309].
Поднялся на улицах ропот людской,
10030 Гул встал над Ираном, забывшим покой.
Тревожные речи звучали везде;
В Забул устремились иранцы в беде
И Залю сурово сказали: «На что ж
Ты первым воителем нашим слывешь?
Как Сама сменил ты — прими наш укор! —
Покойного дня мы не знали с тех пор.
Наследник угасшего Зова везде
Мир сеял, и злобных держал он в узде.
Но нет уж владыки Гершаспа — увы! —
10040 Край шаха лишился, а войско — главы.
С Джейхуна такая нахлынула рать,
Что ясного солнца за ней не видать.
Коль средство ты знаешь, пусти его в ход.
Уж скоро вплотную к нам враг подойдет».
На это иранцам ответил Дестан:
«С тех пор как для битв опоясал я стан,
Второй не встречался седок боевой,
Что мог бы поднять мой булат, с булавой.
Где вскачь мне коня доводилось пускать,
10050 Наездники все обращалися вспять.
И ночи и дни проводил я в боях
И только пред старостью чувствовал страх.
Согнуться пришлось богатырской спине,
Кабульским клинком не разить уже мне.
Но — слава творцу! — от гиганта-ствола
Достойная ветвь молодая взрасла.
Безмерно горжусь я сегодня юнцом —
Что ж будет, как станет он зрелым бойцом!
Стройней кипариса поднялся Ростем,
10060 Ему подобает воителя шлем.
Искать ему должно коня для войны,
Арабские тут не годны скакуны[310].
Скакун ему нужен, подобный слону.
Разыскивать всюду такого начну.
Но должно Ростема спросить мне сперва:
Что скажет он, эти услышав слова?
Согласен ли с внуком Задшема в бою
Испробовать юную силу свою?»
И люди Ирана, услышав о том,
10070 Душой оживают, светлеют лицом;
Пригодных к сраженью ведут скакунов,
Куют снаряженье для конских боев.
Заль молвил Ростему: «О мощный, как слон,
Кто между мужей выше всех вознесен!
Знай, долгий и тягостный труд пред тобой;
Похитит он радость, и сон, и покой.
Тебе не пора еще, сын, воевать.
Что делать? Не время теперь пировать.
Твои еще пахнут уста молоком,
10080 К веселью и неге ты сердцем влеком.
Но должен питомца послать я, увы,
Туда, где сражаются грозные львы.
Что станешь ты делать, что скажешь в ответ?
Храни тебя вечного разума свет!»
Ответил ему слонотелый Ростем:
«О витязь, чье мужество ведомо всем!
Забыл ты мои боевые дела,
Молва о которых повсюду прошла?
О белом слоне, о Сепенде-горе
10090 Ведь память жива еще в богатыре?
Коль дрогну пред сыном Пешенга в бою —
И честь я утрачу, и славу свою.
Не время позорно мне с поля бежать,
А время бесстрашно врагов поражать.
Тот истинный муж, кто повергнет и льва,
Кто рвется к сраженью, в ком доблесть жива.
Недаром же слава — не женщин удел;
Ведь нет, кроме сна и еды, у них дел».
Заль молвил на это: «О храбрый юнец,
10100 Опора мужей, исполинов венец!
О круче Сепенд и о белом слоне
Напомнив, ты сердце порадовал мне.
Но то ведь нетрудные были дела;
Смутить меня дума о них не могла.
А мысль о делах Афрасьяба порой
Сон гонит от глаз, похищает покой.
Как в битву пошлю тебя, сын мой Ростем,
С воинственным, лютым владыкою тем?
О подвигах песни б тебе распевать,
10110 Под руд сладкозвучный вино распивать,
Не мчаться в доспехах средь гула войны,
Пыль битвы вздымая до самой луны».
Ответ исполина был тверд и суров:
«Рожден не для чаши я, не для пиров.
С такими плечами, с такою рукой
Ужели в удел изберу я покой?
В дни битв и опасностей будут всегда
Со мною Йездан и победы звезда.
Увидишь могучую хватку мою,
10120 Лишь дай очутиться в кровавом бою!
Как туча, что дождь проливает с высот,
Клинок мой кровавые ливни прольет,
Слепящие молнии грозно меча.
Полягут слоны от такого меча!
Мир дрогнет, увидя мой грозный колчан,
Одетый в броню богатырский мой стан.
Коль крепость не рухнет от палицы сей,
Не рухнет от мощи великой моей, —
Таран с камнеметом уж ей не страшны,
10130 Строители ловкие ей не нужны.
Где в битве копье мое дерзким грозит,
Насквозь пропитается кровью гранит.
Конь добрый мне надобен — с гору, такой,
Чтоб он укрощен был моею рукой,
Чтоб мог он меня, исполина, поднять,
И мчаться б умел и на месте стоять.
И палицу, крепче скалы, я найду.
Туранскую только завижу орду —
Без войска, один, учиню ей разгром,
10140 И тучи кровавым прольются дождем».
Внимает воителю храброму Заль,
И радостью светлой сменилась печаль.
В ответ он промолвил, лицом просветлев:
«О негу и чашу отвергнувший лев!
Тебе булаву подарю я, что сам
Оставил в наследье мне доблестный Сам.
Слона сокрушил ты его булавой.
Да будешь бессмертен, о славный герой!»
И палицу Сама, с которой ходил
10150 На дивов тот витязь, исполненный сил,
Заль-Зер для Ростема велел принести,
Чтоб недругов ею сметал он с пути.
Как память Гершаспа осталась она,
И Саму от дедов досталась она.
Лишь посланный палицу эту принес,
Исполнен веселья, Ростем произнес,
Отца восхваляя, такие слова:
«Воитель, которого славит молва!
Коня бы теперь мне, пусть носит в бою
10160 И палицу эту, и силу мою!»
Дивился речам его доблестный князь,
Йездану за сына всечасно молясь.
вернуться
298
Зов — новоизбранный владыка Ирана из рода Феридуна. У Фирдоуси Зов, 86-летний старец, сохраняет традиции «носителей фарра».
вернуться
299
Здесь в речи Заля звучит «глас народа»: бесспорно законный наследник Тус, как и его брат, не удовлетворяют требованиям идеального справедливого государя. С другой стороны, здесь и общая тенденция систанского цикла — примат героев Систана из рода Сама.
вернуться
надиданд джоз пур-е тахмасп зу
ке зур-е кейан дашт (о) фарханг у
300
Здесь в подлиннике имя Зов, рифмуясь с «у» (местоимением «он»), звучит как Зу:
Передача имени Зов в форме Зу встречалась и в русской традиции (И. Зиновьев — см. библиографию).
вернуться
301
Строки, посвященные голоду в стране, звучали актуально в современной поэту действительности, отражали реальные бедствия в жизни народа.
вернуться
302
Джейхун (Аму-Дарья) — основной рубеж Ирана и Турана, тюркоязычных (в основном) и ираноязычных территорий средневековья.
вернуться
303
Хотан — город в восточном (Китайском) Туркестане, некогда центр буддизма, упоминаемый в источниках с III в. н. э., а с названием Йоткан (Yu Tien в китайской передаче) и ранее — во II в. до н. э.
вернуться
304
Хергах — в нарицательном значении — дворец, резиденция. Здесь — населенный пункт, город.
вернуться
305
Характерна тенденция возвеличения Фарса-Персиды — будущего исторического центра Ираншехра.
вернуться
307
Гершасп — в «Шахнаме» владыка Ирана, последний в династии пишдадидов. Образ Гершаспа как шаханшаха неясен, и самое появление его в этом качестве представляется как бы долгом традиции и не вполне совпадает с предысточниками.
вернуться
309
Обоснование преданности иранцев «древнему престолу» — выражение народной мечты о справедливом царе.
вернуться
310
Так и в подлиннике: