Шахнаме. Том 1

14040 Чудесному сказу внемли и поверь.
Слыхал я, что витязь, дививший весь мир,
Однажды мужам подобающий пир
Устроил в Невенде — красе городов,
Где множество было дворцов и садов.
Теперь же в прославленном городе том
Священное пламя хранимо жрецом[400].
К Ростему туда собрались пировать
Ирана мужи, возглавлявшие рать:
Отважный Гудерз, чей родитель — Гошвад,
14050 Тус, доблестный Гив, чей родитель — Азад,
Горгин и Зенге, чей отец Шаворан,
Хоррад с Гостехемом, кем славен Иран,
Боец непоборный, упорный Борзин,
Дружины краса Горазе-исполин,
И с каждым — числом невеликий отряд
Героев, чьи подвиги в мире гремят.
Без отдыха занят был витязь любой
Човганом, охотой, пирами, стрельбой.
Веселье все жарче и крики шумней.
14060 Когда миновало так несколько дней,
Ростему воинственный Гив, захмелев,
Промолвил: «О мощью прославленный лев!
Коль хочешь, забаву лихую любя,
Охотой с борзыми потешить себя[401],
К владеньям вождя Афрасьяба скачи!
Пусть ясного солнца померкнут лучи
От поднятой пыли, от соколов, псов
И копий, воздетых толпой удальцов.
За легким онагром мы вдаль полетим[402],
14070 Свирепого тигра булатом пронзим,
Фазана мы — соколом, вепря — копьем
Настигнем и весело дни проведем.
В туранских степях поохотимся всласть,
Чтоб слава о нас по земле пронеслась».
«О витязь! — ответил Ростем-великан, —
Да будешь ты счастьем всегда осиян!
С зарею мы рьяно возьмемся за лов,
Я в степи Турана помчаться готов»,
Все витязи дали такой же ответ,
14080 Другой ни один не раздался совет.
Наутро, как только проснулись от сна, —
Помчалась дружина, веселья полна.
Кто с гончей, кто с соколом зорким в руке,
Несутся стремительно к Шехду-реке[403].
И вот Афрасьяба владенья видны:
Река протекает с одной стороны,
Возносятся горы крутые — с другой,
Степные просторы, Серехс за рекой[404].
Шатры запестрели; поднявшийся гул
14090 Оленей и серн быстроногих вспугнул.
Свирепые львы уж не бродят в степях,
Пернатые стаи преследует страх.
Все жарче охота кипит; там и тут
Холмы из подстреленной дичи растут.
Так дни пролетают средь шумных утех:
Звучит, не смолкая, ликующий смех.
Неделя минула — всё пьют между тем
Вина почитатели, пьет и Ростем.
На утро восьмое Могучий чуть свет
14100 С дружиною верною держит совет.
Он молвит великим и славным мужам,
В боях закалённым, бесстрашным вождям:
«Должно быть, уже к Афрасьябу сейчас
О нашем набеге молва донеслась.
Не должно, чтоб этот коварный злодей,
Собрав на совет именитых вождей,
На нас неожиданно с войском своим
Нагрянул, охоту испортив борзым.
Дозор неусыпно должны мы нести.
14110 Лишь только завидит врага на пути,
Дозорный тревогу поднимет тотчас.
Врасплох не застать неприятелю нас!»
Возглавил дозор Горазе-исполин,
Могучего Гива воинственный сын.
А если у войска хранитель такой,
То смело вкушать оно может покой.
И весело снова охота кипит,
И всеми туранец свирепый забыт.
Дошло к Афрасьябу порою ночной
14120 Известье об этой охоте степной.
Испытанных тут же созвал он бойцов,
Немало сказал о Ростеме им слов,
А также о грозных семи удальцах,
Отвагою львиной внушающих страх.
И молвил затем предводитель мужам:
«Нельзя ни мгновенья раздумывать нам.
Должны для победы мы средство сыскать,
Не должно удачу из рук выпускать.
Коль тех семерых мы захватим в бою,
14130 Кавус потеряет опору свою.
Неслышно подкравшись, как к зверю ловцы,
Пусть наши нежданно нагрянут бойцы».
Избрав тридцать тысяч сильнейших бойцов,
Умело разящих мечом удальцов,
Велел им глухим, непроезжим путем,
Без отдыха мчаться и ночью и днем.
И тут же пустилась пустыней скакать
К жестокому бою готовая рать;
За нею — другие, чтоб с разных сторон
14140 Могучий с дружиною был окружен.
Вот к месту охоты огромной ордой
Примчались туранцы, пылая враждой.
Взглянул и увидел вдали Горазе:
Надвинулось войско, подобно грозе.
Пыль темною тучею встала, и стяг,
Вздымаясь над ратью, сверкает сквозь мрак.
Назад, словно буря, летит богатырь,
И криком степная наполнилась ширь.
Увидя Могучего между мужей,
14150 Тянувших вино из глубоких ковшей,
Вскричал он: «О витязь, Ростем удалой!
Веселье оставь, возвращайся домой!
Строй вражеский движется, неисчислим,
Холмы и долины сравнялись под ним.
И стяг Афрасьяба, привыкшего к злу,
Как яркое солнце, сверкает сквозь мглу»[405].
Но громко Ростем лишь хохочет в ответ:
«Верь, с нами,—промолвил он,—счастье побед.
Бояться не нам Афрасьяба-царя,
14160 И рати его устрашился ты зря.
Не больше ста тысяч ведёт он стрелков,
Одетых в броню удалых седоков.
Будь на поле боя один только я,
Да Рехш, да копьё, да кольчуга моя, —
И то было б нечего нам толковать
Про меч Афрасьяба, про всю его рать,
Из нас хоть один оставайся сейчас
На поле—туранцы ничто против нас.
14170 По сердцу такое сраженье и мне,
И звать ни к чему подкрепление мне.
Семь грозных со мной меченосцев, смотри.
Все — храбрые, славные богатыри.
И от пятисот до двух тысяч мечей
При каждом — в руках у бойцов-силачей.
Забульского мне, виночерпий, вина!
Глубокую чашу налей дополна!»
Ему виночерпий вино подаёт,
И с поднятой чашей Могучий встает.
14180 Торжественно в честь Кей-Кавуса сперва
Разносятся здравицы громкой слова:
«Да славится гордый властитель держав,
Душою и телом да будет он здрав!»
Склонился, и снова он чашу свою
Вздымает, воскликнув: «За Туса я пью!»[406]
Тут встали дружин меченосных вожди,
Могучего просят они: «Пощади,
Уволь нас от чаши твоей в эту ночь,
Тебя перепить даже диву невмочь.
Осилить тебя никому не дано
14190 Ни в битве, ни в час, когда льётся вино».
Блестящую чашу с вином, словно лал,
За брата родного Ростем осушал.
И после наполнил ее Зеваре[407],
И, доброе слово сказав о царе,
Склонился и выпил её, в свой черед,
И славу ему богатырь воздает.
«Брат — братнюю чашу осушит до дна;
Лев тот, чья добыча — ковш, полный вина».