— Все-таки вы реакционер в модной одежке, — произнесла она шутливо.
— Да нет! Вы и сами в это не верите. Но вы очаровательны, и шутки ваши милы. Я устрою эту встречу у себя в редакции. Загляните туда как бы случайно в среду часов в девять вечера.
— Спасибо.
— Я же ваш должник: вы ведь подсказали мне тему моей будущей статьи.
— Посмотрю, как вы ею распорядитесь.
— В процессе письма я перевоплощаюсь в другого человека.
— Вы так внимательны к мнению своих читателей, что готовы забыть собственное «я»?
— Возможно. По правде говоря, мое лучшее «я» тоже еще не нашло самовыражения.
Надира увидела, что он смотрит на свой блокнот, и молча переставила сумочку на пустой стул. А Адхам снова устремил взгляд на сонный дворец, застывший в уединенном величии. Ему нравилась веранда, выходящая в сад, а еще больше — балкон второго этажа, покоящийся на двух колоннах-обелисках. Как приятно сидеть там в лунную ночь и не думать о деловых встречах, обременительных условностях… Или купить яхту и плавать на ней по морям, знакомясь с новыми людьми, новыми странами… Жену, конечно, оставить в Каире… Гавайские острова, танцы, гирлянды из роз… Выкинуть из головы темы для «Вчера и сегодня». Заодно со всеми прочими проблемами: нищетой, невежеством, болезнями… Заняться лучше изучением истории человечества… Тебя, конечно, посещают иногда сомнения в своем таланте, но вот такие всплески фантазии прогоняют их. Эти странные, волнующие фантазии, неподвластные рассудку, нереальные и необъяснимые, хорошо знакомые лишь завсегдатаям кабаков и курилен…
— Надира, что вы думаете об иррациональном?
— Как о вполне рациональном! — оживилась девушка
— Оно вторгается в мою жизнь, словно сон в явь.
— А я даже подумываю сочинить для кукольного театра пьесу в абсурдистском стиле.
Она вздохнула и добавила с сожалением:
— Если бы не папа, я написала бы безумную повесть из своего опыта.
— Если бы вы еще и меня включили в ваш опыт, было бы совсем хорошо! — опять пошутил он.
— Не смейтесь. Представляете, какой бы это имело успех…
На некоторое время каждый погрузился в свои мечты, и оба замолчали.
Внезапно тишину нарушил какой-то резкий звук, заставивший обоих вздрогнуть и обернуться. Они увидели человека, который, надев на плечи веревочную петлю, тащил за собой по реке тяжелый баркас со спущенным парусом. Рывками бросая свое тело вперед и изо всех сил напрягая мускулы, он тяжело ступал по узкой отмели, тянувшейся возле самого парапета. Но, несмотря на все его усилия, баркас, казалось, не двигался, замерев на поверхности спящей воды, а если и двигался, то не быстрее черепахи. Впереди на палубе стоял старик в чалме и следил сочувственным взглядом за тяжелой работой бурлака. И всякий раз, как тот замирал на месте, чтобы вдохнуть воздух и снова натянуть веревку, старик кричал ему с борта: «Еще!» И в ответ слышалось громкое: «Ух-ха».
На лицах собеседников отразились досада и раздражение, но они не произнесли ни слова. А бурлак шаг за шагом, ценой невероятных усилий подходил к ним все ближе и ближе. Это был парень лет двадцати, темнокожий, с выбритой, непокрытой головой, грубыми чертами лица; глаза его от напряжения почти вылезли из орбит, ноздри раздулись. На нем болталась старая, выгоревшая галабея, из-под которой были видны босые ноги со вздувшимися жилами. Когда он наконец поравнялся с ресторанчиком, в недвижном воздухе повис тяжелый запах пота и речного ила. Адхам и Надира, сидевшие за столиком сморщились от брезгливости, и девушка поспешила достать свой надушенный платочек. Они проводили глазами медленно удаляющуюся согнутую фигуру, потом обменялись сочувственными взглядами и, улыбнувшись, одновременно потянулись за сигаретами.
Ребячий рай Пер. В. Кирпиченко
— Папа…
— Ну что?
— Мы с моей подружкой Надией всегда вместе.
— Это хорошо, детка.
— И в классе, и на переменках, и в столовой.
— Прекрасно. Она такая милая, воспитанная девочка.
— Но на урок закона божия я иду в один класс, а она в другой.
Он взглянул на жену, которая вышивала скатерть, и увидел, что она улыбается. Тогда он сказал тоже с улыбкой:
— Это ведь только на время урока закона божия.
— А почему так, папа?
— Потому что у тебя одна вера, а у нее — другая.
— Как это?
— Ты мусульманка, а она христианка.
— Почему, папа?
— Ты еще маленькая, поймешь, когда вырастешь.
— Я уже большая.
— Нет, детка, ты еще маленькая.