Я горько пояснил:
— Вплоть до прошлого года мне надо было содержать семью, а каждое повышение жалованья съедала растущая дороговизна.
— Как жаль! Ну и Умм Абдо умерла раньше времени?
— Скорее, позже. Уже после того, как стала ненужной мужчинам.
— Да… Что же тебя удерживает от встречи с Маликой?
…А Али Юсуф бросал на меня испытующие взгляды. Я-то прекрасно знал, чего он хочет, но прикидывался непонимающим. В конце концов он все-таки спросил, когда мы сидели в старой кофейне «Аль-Инширах» — там, где сейчас выставка мебели:
— Что нового от Умм Абдо?
Я засмеялся и стал рассказывать:
— Страшная авантюра, но окончилась успешно…
— И как же? — спросил он с живейшим интересом.
— Ну что тебе сказать? Знаю ее с самого детства, словно она — предмет домашней обстановки, которую я унаследовал от отца. Наши отношения всегда были почтительными, и, думаю, она очень удивилась, когда обнаружила, что мои слова и взгляды вдруг изменились. Но в подобных делах только идиоты ничего не понимают. А Умм Абдо — хорошая женщина и, к счастью, не дура. Конечно, когда я протянул к ней руки, она сначала смутилась, отступила назад, разволновалась, задышала часто… Теперь все идет наилучшим образом, но — надо соблюдать осторожность.
— Боишься скандала?
— Конечно!
— Они тебе запретили жениться, так неужели они еще захотят и казнить тебя?
— Да нет, просто я не так воспитан, да и стыдно как-то.
— Главное, нервы твои пришли в порядок?
— Пожалуй…
— Ну вот, молись за меня…
— Что бы я делал без тебя, благородный сводник!
Да, нервы мои пришли в порядок, но ощущение недовольства, бесплодности и ничтожности происходящего стало вдвое сильнее.
Я часто задавался вопросом: «Следовало ли нам завидовать воюющим странам и самим ввязываться в войну?..» Мы постоянно узнавали о чем-нибудь страшном, слышали сигналы воздушной тревоги, видели солдат-союзников. Нас поражали неожиданные повороты событий и разгром гигантских армий. С Али Юсуфом мы встречались каждый день: то в кафе «Аль-Инширах», то — в бомбоубежище.
Однажды вечером он спросил меня:
— Я хочу знать твое мнение об одном важном деле. Только откровенно!
— О чем?
Али начал в некоторой растерянности:
— Какие у тебя сейчас отношения с Маликой?
Я даже онемел от неожиданности, но потом совершенно искренне ответил:
— Абсолютно никаких.
— Да нет, я не спрашиваю об официальных связях, меня интересует твое сердце.
— Прошлое полностью забыто…
— Что ты скажешь, если я попрошу у тебя позволения посвататься к ней?
— Я буду первый, кто тебя поздравит, — ответил я просто.
Я был искренен. Надо мной проплыло легкое облачко печали, однако ни любви, ни ревности я в тот момент не испытывал. Только потом на меня еще сильнее, чем раньше, навалилось чувство, что окончательно погибли все мои надежды, и я впал в беспросветное отчаяние.
Когда я поведал эту историю Хамаде ат-Тартуши, он спросил меня:
— Помнится, ты мне говорил, что Али жил с нею в одном доме?
— Да.
— И конечно, он давно ее любил, клянусь Аллахом… — продолжил Хамада не без ехидства в голосе.
— Знаешь, это мне тоже приходило в голову, — признался я откровенно.
— Тогда он просто лиса!
— Он ни в чем не был виноват передо мной и остался до конца своих дней моим лучшим другом.
— И они договорились о женитьбе?
— Да, наилучшим образом, — ответил я и уже от себя добавил: — У них родились двое смышленых сыновей, которые, подобно отцу, ударились в политику, однако в отличие от него присоединились к братьям-мусульманам и были вынуждены бежать в Саудовскую Аравию. Потом оба женились и окончательно обосновались там. Похоже, что Малика сейчас обеспеченно живет только благодаря им.
— А когда она овдовела?
— Лет десять назад. Мой друг умер от рака в полном расцвете сил и до последнего дня оставался благородным и уважаемым человеком…
Моя семья встретила известие о замужестве Малики скорбным молчанием, чувство вины матери и сестер усилилось, и дом стал еще печальнее.
Я присутствовал на свадьбе и принес поздравления Малике. Как будто между нами ничего не было. И я не переставал удивляться чувствам и их коварному обману, иллюзиям отрочества и мечтам юности, гнусности действительности и ее неприкрытой откровенности и горечи… Во всяком случае Али Юсуф был замечательным человеком, да и его доходы от адвокатской практики раз в десять превосходили мое жалованье. Он устроил Малике прекрасную жизнь, дал детям наилучшее образование и очень гордился их успехами. Конечно, его беспокоила их политическая деятельность, но не столько из-за противоречия с собственными вафдистскими симпатиями, сколько из-за опасности, угрожавшей им со стороны правительства. Вероятно, он даже обрадовался, что они эмигрировали в Саудовскую Аравию, однако вскоре его стала мучить неотвязная тоска по ним — ведь он был таким любящим отцом! Едва ли я когда-нибудь забуду его короткую схватку с болезнью и мучения его последних дней, как никогда не забуду и его кончину, оставившую после себя пустоту в моем сердце, которая никогда и ничем не заполнится…