Он хотел бросить ненужную зажигалку в костер, но передумал, и сунул ее обратно в карман.
Он брал золу в ладошки и прикладывал к ранкам, в которых было всё его тело.
Из пещеры хорошо просматривался кусок неба. Над черной горной грядой высыпали звезды, проявился дорогой в неизвестность Млечный Путь.
Скоро Мальчик заснул на хворосте, тело во сне страдальчески вытянулось, и иногда вздрагивало…
…Кочевники грелись у костра. Он пытался продраться сквозь преграду их неподвижных спин, чтобы лечь, вытянуться у огня. Но у огня можно только сидеть, впрочем, и сидячих мест уже не было, и его опять равнодушно оттеснили. Отчаявшись, он говорил в спины: кочевники, мне холодно, я хочу спать!..
Он пробудился от света — солнце сегментом выглядывало из-за горы, доставая лучами пещеру. Часть стены лоснилась и отливала тёплой синевой. Костер еще жил — тлела толстая головешка.
Он вышел наружу.
Вокруг раскинулась незнакомая планета, похожая на фантастический солярий, — бугристая, засыпанная изумрудом, залитая утренним золотом, звенящая и благоухающая. Он знал, что в здешних горах растет полынь, зверобой, душица, экзохорда, барбарис, миндаль — в одних только названиях многозначительность, музыкальность и таинство! Видимо, аромат этих и бесчисленного множества других необычных трав, кустарников, деревьев, вместе с треском цикад, звоном пчёл и женственным кружением разноцветных бабочек, пьянил Мальчика сейчас, превращая кровь в молодое вино, дарящее дерзость и кураж.
Внизу парили большие птицы, — внизу!
Еще ни разу Мальчик не видел радугу сверху: цветное коромысло упиралось в те самые джунглевые купы, кудрявые и манящие, которые вчера показались лохматым ужасом, и косо взбегало на невысокую лесистую гору, охватывало ее и исчезало, как за поворотом, прельщающе напоминая о том, что «Каждый Охотник Желает Знать, Где Сидит Фазан».
Мальчик, почуявший себя охотником «желающим знать», нырнул в свою пещеру, поднял дымящуюся головню, вышел наружу, и стал махать солнцу и миру дымным факелом. Всё быстрее и быстрее! И стала раскаляться и разрастаться красная голова факела, и он даже вспыхнул, но быстро погас, зачадив еще сильнее. Дым полез вверх, и Мальчик, воодушевленный своими шаманскими движениями и ответно последовавшим за этим дымным знаком, как чуткий и послушный жрец, пошел наверх, к снегу, который сиял серебром, сквозь жидкую лохмоту близких облаков, лежащих на скалах, — чтобы исполнить свою мечту.
Чем выше, тем более Мальчик отрешался от земли, от суеты, которая чуть не раздавила его вчера. Он не ел со вчерашнего вечера — и при этом не испытывал голода: молодой организм, питаемый душевным порывом, был готов еще на большие испытания. Только кружилась голова, возможно, от нехватки кислорода.
Главное, не выпускать из рук факел — этот жезл, пропуск в царство богов! Теперь Мальчик ни за что не бросит его, несмотря на то, что уже иссяк дым, и теперь факел-скипетр может показаться лишь куском дерева с обгоревшим, черным, в саже, концом. И здесь Мальчик нашел ему сравнение: это ведь карандаш, которому предначертано написать волшебные слова… Где и зачем должны быть написаны слова и в чем их волшебство — об этом придумается позже, а пока вперед и вверх!
Попадались наскальные надписи, сделанные краской: «Маша», «Карим», «Здесь были», «Привет из Ленинграда!», «Мы из Риги». Здесь не было лозунгов, как там, ближе к равнине. Встретилось слово «Слава» — но оно оказалось именем.
Мальчик вошел в облака, как будто проник в небо, покрывшись моросью, похожей на влажную пыль.
Несколько минут во влажной духоте, и пройдена подушка тумана, и небо разверзлось, впуская в юдоль небожителей, вечно солнечную.
Они рядом, просто их не видно — смертным не дано зреть вечных. Даже потомку Александра Македонского, избраннику из Шамбалы.
Ослепленный вечным солнцем, задушенный нехваткой кислорода, Мальчик присел на камни и потерял сознание.
Понял, что он во сне, и что скоро вечер и пора вставать. Очнулся, потрогал ладошкой грудь — нет ли бешенства сердца? Нет.