Костян, заплетаясь, и подпирая плечами то одну стену дома, то противоположную тащится к выходу из заваленного мусором переулка.
«Да иди же ты, идиот, — кричу про себя. — Схоронись в падике каком-нибудь! Шевели уже конечностями!!!»
— Попались, шпана? — смех над ухом. Толкают на землю, заводят руки за спину.
Один из ментов коленом вжимает в асфальт, другой — в развалку идёт за Костяном.
— Давай бери уже этого мелкого! — орёт ему вслед тот, что держит меня. — Чего еле тащишься?!
— Чееего? — посылает ему взгляд через плечо. — Малой пьяный в говно. За своим отбросом смотри. Буйный вон какой. — Смотрит на меня, сверкая поросячьими глазёнками, которые я никогда не забуду, и с усмешкой добавляет. — Хана твоему Костику, пацан. Добегались. — Кивает в узкий переулок на Костяна, и снова на меня: — Птичка в клетке. Усёк?
Визг шин эхом вылетает из переулка — Костик добрался до выхода, который стал для него последним. Следом раздаётся звук глухого удара и женский визг, который я тоже никогда не забуду. Уверен — никогда. Как и окровавленное лицо Костяна, застывшие в немом ужасе глаза и последние судорожные вдохи сопровождающиеся фонтанчиками крови вырывающимися изо рта.
Мне даже не дали с ним попрощаться.
Пока ехала скорая, меня уже везли в участок.
Мой лучший друг умер год назад.
В тот день умерло всё, что мы четверо считали важным.
Тот день стал первым в новом календаре моей новой жизни… Но эта история не обо мне. Не о дружбе. И не о Костике, на похороны которого пришёл лишь я один из всей нашей гнилой компашки.
Эта история о сломанных судьбах, о ролях, что мы раздаём, о ножах ударяющих в спины, и о решениях, которые мы имеем право принимать за других.
Эта история о том, как однажды я выбрал не ту жертву для игры, которая была моим развлечением, а стала билетом в один конец.
ГЛАВА 1
Два этажа.
Сбегаю вниз, быстрой дробью отстукивая подошвами по ступеням лестничной клетки. На ходу набрасываю плащ, шапочку — осень в этом году не пощадила даже черноморское побережье: ветра и проливные дожди которую неделю покоя не дают.
Останавливаюсь, одёргивая себя.
Делаю глубокий вдох, избавляясь от головокружения, проверяю на месте ли телефон и продолжаю спуск по лестнице. Размышляю, как скоро должно подействовать жаропонижающее, а ещё о том, как скоро вернётся домой мама и какая степень паники её накроет, когда она увидит, что ни одной из дочерей нет дома в одиннадцать часов вечера. И это нам всем ещё повезло, что отец ушёл на ночную смену.
По правде говоря, я никуда и не собиралась. Но что поделаешь, если твоя родная сестра — сущий дьявол воплоти, которого жизнь ничему не учит, а совестью природа обделила.
Один этаж.
— Аллё. Полина! Полина, я слышу твоё дыхание! И даже если ты пьяна в стельку, заставь свой язык повернуться во рту и просто назови адрес! Полина!
Тишина. Вздох. И лишь на заднем фоне приглушённо играет музыка и слышен девчачий смех.
Чтоб они в пекле горели — их эти вечеринки!
— Ладно. Я позвоню папе на работу. Он сам тебя заберёт.
— Светлакова… — шёпот Полины кажется замогильным, безжизненным. И очень пьяным. Но фамилию главной стервы нашей школы я хорошо расслышала. И, по правде говоря, можно было не терять зря время и без помощи пьяной младшей сестры догадаться, кто ещё из её круга мог закатить шумную вечеринку посреди недели. Наслышана я об этой компашке более чем.
Толкаю подъездную дверь и сходу на кого-то налетаю.
— Простите.
— Без проблем, — раздаётся в ответ приглушенный мужской голос и, не став оборачиваться, бросаюсь вверх по дороге, туда, где уже ожидает вызванное мною такси.
Косой дождь бьёт в лицо, вынуждает щуриться и шлёпать по лужам едва ли в полусогнутом положении. Порывы, по всей видимости, обиженного жизнью, взбесившегося ближе к ночи ветра, лупят в спину, подгоняют, подталкивают, то ли к жёлтой в чёрную шашечку машине, то ли на встречу с мокрым асфальтом.
«Полина», — крутится в голове.
Гадкая девчонка! Сотни раз клялась мне завязать с этими их якобы пижамными девчачьими посиделками за чашечкой горячего шоколада, которые со скоростью скоростного экспресса перерастают в пьяное развратное пати, с куревом и десятком полуголых парней, каждый из которых не стесняясь предлагает пойти потрахаться. Или просит сделать минет. И это не из моего лексикона — это слова Полины, которая посещает подобные скопища только ради: «Я не могу лишиться своей популярности», и на иконе клянётся, что она всё ещё девственница.