Не меньшую угрозу это несет и Китаю. Переформатирование Ближнего Востока по американскому сценарию одной из своих целей ставит подрыв экономического и военного могущества Китая. Известно, что 47 % нефти поступает к нему из Ирана (через Ормузский пролив), который на нынешнем этапе является главным стратегическом противником США на Ближнем Востоке. Несмотря на то что Китай в последнее время предпринял определенные усилия для подстраховки на случай войны в Иране (соглашения о поставках нефти через Панамский канал, который управляется дружественными Китаю бизнес-структурами гонконговского миллиардера Ли Цзя-Чэна), однако все это может принести результат только в дальней перспективе и потребует новых значительных инвестиций. Поэтому Китаю крайне невыгодна война Ирана с США, результатом которой может стать перекрытие Ормузского пролива. Между тем американцы упорно ведут дело к войне, о чем наглядно свидетельствуют события в Сирии. Руками исламистов американцы и их союзники по западной коалиции пытаются сместить режим Башара Асада, чтобы потом начать атаку на Иран…».
Таким образом, Россия и Китай оказались сегодня в одном окопе, что живо напомнило Максимову эпизоды далекой истории – дружбу СССР и Китая в далекие 50-е годы. И хотя в ту пору он пребывал в детсадовском возрасте, однако хорошо знал о тех событиях по учебникам истории. К сожалению, уже в начале 60-х советско-китайская дружба превратилась в свою полную противоположность, что в итоге усугубило раскол коммунистического движения и привело к поражению СССР в холодной войне. Последние события Максимов имел несчастье наблюдать воочию. Будучи молодым сотрудником КГБ, он в мае 1989 года обеспечивал визит Михаила Горбачева в Китайскую Народную Республику.
Вспоминая события тех дней, полковник поймал себя на мысли, что они до сих пор вызывают в его душе досаду и горечь. Если бы у руля советского государства тогда оказался не Горбачев, а человек, равный Дэн Сяопину, колесо истории повернулось бы совершенно в иную сторону. Хотя в дни того визита об этом еще мало кто догадывался. И популярность Горбачева в Китае была даже повыше, чем у Дэн Сяопина. Тысячи китайских граждан приветствовали советского лидера, считая его светочем демократических реформ. Китайские либералы уповали на то, что в их высшем руководстве отыщется свой Горбачев и поддержит программу демократических реформ, названную китайскими интеллигентами «Бег к Солнцу». Но руководители Поднебесной избрали иной путь. Они раздавили танками тысячи студентов, собравшихся на площади Тяньаньмэнь, и задушили либеральную оппозицию практически в самом зародыше. Крови при этом, конечно, было пролито немало.
В ушах Максимова до сих пор стоял рассказ Саши Безрукова – сотрудника КГБ, работавшего в те дни в советской резидентуре в Пекине, – который, приехав в Москву спустя месяц после событий на Тэньаньмэне, поведал о том кошмаре, который творился в окрестностях площади. Он рассказал о десятках молодых людей, повешенных на столбах в назидание остальным, о раскатах оружейных залпов в пекинской тюрьме, где расстреливали тех, кто выжил в той кровавой каше. Для всех, кто слышал тогда этот рассказ, услышанное казалось дикостью, средневековой жестокостью. И это при том, что у нас к тому времени уже случились бойня на площади Руставели в Тбилиси и резня турок-месхетинцев в Узбекистане. Но пекинские события затмили их все. Именно затмили, а не просветили. Ведь на чьей стороне оказалась в итоге история? Где-то в середине 90-х Максимов собственными глазами видел распечатку секретного документа ЦРУ, в котором анализировались события мая 1989 года на площади Тэньаньмэнь. Там отмечалось, что, не примени китайское руководство силу против демонстрантов, не было бы сегодня и самого Китая. А было бы, как говорилось в документе ЦРУ, «посткитайское пространство». Значит, правильно сам Дэн Сяопин называл Михаила Горбачева «шагуа», что в переводе на русский означает «глупец».