— Моя фамилия Финкельштейн.
— Тем более вам не следует терпеть такое!
— Слушайте, уходите отсюда, если не хотите неприятностей.
— Где вы были, когда мы были там?
— Уходите. Я пока что по-хорошему прошу. Пожалуйста, уходите.
— Плясали в вестибюле у бассейна, вот где. Съешьте вашу колючую проволоку, мистер Финкельштейн, проглотите и подавитесь!
— Идите домой, — сказал Финкельштейн.
— У вас на задах отеля — Содом и Гоморра! У вас там геи и колючая проволока!
— Вы незаконно проникли на наш пляж, — сказал управляющий. — Хотите, чтобы я вызвал полицию? Лучше сами уйдите. Прибыло несколько важных гостей, мы не можем допустить шума, а у меня на это нет времени.
— Ваши важные гости, они только и делают, что пишут письма. Конгрессы у них, — фыркнула Роза. — Клиническая социальная патология, так? У вас тут остановился доктор Граб?
— Прошу, уходите, — сказал Финкельштейн.
— Ну же, есть у вас доктор Граб? Нет? Я вам вот что скажу: не сегодня, так на днях он к вам заявится, он уже в пути. Он приезжает изучать объекты исследования. И я — важный объект. Это меня он будет опрашивать, Финкельштейн, а не тебя! Это меня исследуют!
Рыжий парик снова склонил голову.
— Ага! — воскликнула Роза. — Я поняла: у вас есть Граб! У вас их целая куча!
— Мы охраняем частную жизнь наших постояльцев.
— Охраняете колючей проволокой. Это Граб, да? Я вижу, что права! Это Граб! Граб остановился здесь, да? Ну, признайтесь, что Граб у вас! Финкельштейн, эсэсовец, признавайся!
Управляющий встал.
— Вон, — сказал он. — Сейчас же убирайтесь вон. Немедленно.
— Не волнуйтесь, все в порядке. Я всегда держусь подальше. Граб мне не нужен. Хватит с меня всяких Грабов, можете не беспокоиться…
— Уходите, — сказал управляющий.
— Стыдно, — сказала Роза. — А еще Финкельштейн.
Просветленная, ликующая, очистившаяся, Роза прошагала мимо изумрудного блеска к освещенному навесу у выхода. «Отель Мари-Луиза» — зеленым неоном. Швейцар как британский адмирал, с золотыми галунами, низвергающимися с плеч. Они загнали ее в ловушку, чуть не поймали, но она сообразила, как вырваться. Надо кричать во весь голос, вопить. Так же она спасла Стеллу, когда ее загоняли на пароход в Палестину. Страха к евреям она не испытывала, иногда — это шло от матери, от отца — некоторое презрение. Тучи людей в Варшаве, отрезанные от величия настоящего мира. Окружение соответствующего рода. Перски и Финкельштейн. «Их» синагоги — с галереями для женщин. Примитив. Ее родной дом, ее воспитание — как она пала! Мерзкая народная сказка — про аристократку, превратившуюся в крохотного серого грызуна. Обломала зубы об отраву английского. Пустышки, вот они кто, ничего не знают. Ни о чем толком не думают. Стелла — та из принципа делает вид, что ни о чем не думает. Синяя полоска, колючая проволока, мужчины в объятиях мужчин… все, что было опасным, омерзительным, они сделали расхожим, пустяковым.
Потерялись. Потерялись. Нигде нету. Во всем Майами-Бич ни следа, на песке ни следа. Во всем диком, жарком, неоновом ночном городе — ни следа. В чьем-нибудь кармане.
Перски ее ждал. Сидел у стойки портье в рваном пластиковом кресле бурого цвета, нога на ногу, читал газету.
Увидел, что она вошла, и вскочил. Был только в рубашке и брюках, без галстука, без пиджака. По-свойски.
— Люблин Роза!
— Как вы здесь оказались? — спросила Роза.
— Где вы были весь вечер? Я уже несколько часов тут сижу.
— Я не говорила вам, где живу, — укорила его Роза.
— Я нашел в телефонной книге.
— У меня телефон отключен, я никого не знаю. Племянница — пишет, экономит на междугородных.
— Ну хорошо. Хотите правду? Я утром пошел за вами, вот и все. Просто прогулялся от своего дома. Крался за вами по улицам. Узнал, где вы живете, и вот я тут.
— Очень мило, — сказала Роза.
— Вам неприятно?
Она хотела сказать ему, что он под подозрением; пусть сначала покажет карманы пиджака. Честный соглядатай, преследующий женщин. Если не в пиджаке, значит, в брюках. Но сказать такое невозможно. Ее трусы у него в брюках. Вместо этого она сказала:
— Чего вы хотите?
— Свидания, — блеснул зубами он.
— Вы женатый человек.
— Женатый, да без жены.
— У вас есть жена.
— В некоторой степени. Она сумасшедшая.
— Я тоже сумасшедшая, — сказала Роза.
— Кто так сказал?
— Моя племянница.
— Откуда это знать чужому человеку?
— Племянница — не чужой человек.
— Мне родной сын чужой. Племянница — тем более. Идемте, у меня машина неподалеку. С кондиционером, прокатимся с ветерком.