Альбина молча согласилась. Вот только что это давало? И будто отвечая на этот вопрос, хозяйка пансиона продолжила, чуть сдвинув брови, отчего они состроили на лице ещё более суровое выражение:
— Мои постояльцы, кто не попадал к Ромашканд, легко находили других учителей. И по танцам так же, — пожала круглым, объемным плечом, будто удивлялась недогадливости купеческой вдовы.
А Фёкла Фроловна подняла на неё просветлевшее лицо и воскликнула, едва не выронив изо рта непроглоченный кусок:
— Матушка, добродетельница вы наша! – и приподнялась, чтобы… нет, не выйти, выскочить из-за стола и то ли броситься на шею, то ли заключить в благодарные объятия «благодетельницу».
Альбина внутренне сжалась, готовясь к очередной порции неловкости, закусила губу и низко опустила голову. Однако Провидение было нынче на её стороне, и родительница запуталась в скатерти, которая низко свисала со стола, смешиваясь со складками пышного её платья. Фёкла Фроловна притушила свой порыв ради сохранения сервировки. И посуда, дернувшись за скатертью, чуть звякнула, но всё же устояла к радости как хозяйки пансиона, так и Альбины. Пожилая вдова всё же была хоть и благодарна, но достаточно благоразумна, чтобы не бить хозяйские сервизы.
— Не стоит благодарности! – быстро выставила руку вперёд хозяйка пансиона, то ли в самом деле не считая себя такой уж благодетельницей, то ли – что более вероятно – опасаясь за сервиз, надо полагать не дешевый, коль уж на двенадцать персон. И поспешно добавила: – Я помню несколько адресов и дам вам рекомендации. После ужина.
У Фёклы Фроловны, оставшейся сидеть над тарелкой остывающей каши, по щеке скатилась слеза умиления, которую все старательно не заметили. Хозяйка вот заторопилась повернуться к служанке, чтобы отдать очередное распоряжение – большой чайник остыл и срочно требовал разогрева, усатый господин с задумчивым видом смотрел на потолок и медленно жевал, а матушка Риммы, как и прежде, был полностью сосредоточена на еде. Что делала сама Римма, Альбина со своего места не видела, но надеялась, что витала в мечтах о бале и кавалерах.
Следующим утром Альбина с матерью пустились в путь, не дожидаясь общего завтрака, обошлись чашкой горячего чая и куском хлеба с ветчиной, любезно предоставленными хозяйкой пансиона.
Да и была причина — листок бумаги с несколькими адресами, которые сегодня же стоило обойти, чтобы не приключилось как с мадам Ромашканд. И ещё один адрес, который записан не был, но Альбина затвердила его, услышанный случайно, на память.
Она, собравшись первой, подходила к приотворенной кухонной двери. Было слышно, как кухарка постукивает о доску ножом, что-то нарезая, и переговаривается с хозяйкой:
— А что ж вдове не посоветуете, Георгина Марковна, Базиля? Того, что на Дальней улице-то живет? Он, чай, берется обучать мальчишек в седле держаться.
— Говори меньше, — сухо ответила хозяйка. И послышался звук льющейся воды – не иначе, разливала чай по чашкам. – Базиль мальчиков обучает, сама же сказала. А тут девица. Да и взрослая уже. Лучше подай тарелку с хлебом. Да и хватит ветчины. Куда им двоим столько?
Альбина подхватила юбки, отступила к своей двери, будто только-только закрыла её за собой. И Георгина Марковна, выйдя с подносом из кухни, её не заметила. Девушка неспешно последовала за ней и жизнерадостно улыбнулась на пороге столовой, здороваясь.
Хозяйка обернулась, благосклонно кивнула постоялице и вернулась к скромной сервировке. Тут уже подоспела матушка, и после короткого завтрака они, поблагодарив за еду и рекомендации, двинулись в город. Альбина же про себя твердила имя Базиля, проживающего на Дальней улице. Не забыть бы.
Утром столица казалась сонной девчонкой, неприбранной, но свежей: воздух был прозрачным и ароматным, дышать таким – одно удовольствие, идти по отполированным тысячами ног камням брусчатки тоже было приятно, и хотелось шагать так и шагать, дышать этим чудесным утром, наслаждаться солнышком и стуком каблуков.
Наверное, поэтому после первого адреса они и продолжили прогулку — по первому адресу, означенному в списке, их постигла неудача. На их стук открыл слуга. Он был такой важный, так задирал нос, с таким пренебрежением смотрел на посетителей, что Фекла Фроловна оробела, и Альбина, сделав маленький шажок вперед, заступила мать, закрывая её плечом и беря ситуацию в свои руки. А то ещё матушка примет слугу за учителя и наговорит всяких глупостей...
Улыбнувшись по обыкновению широко и приветливо, спросила:
— Дома ли ваш господин?
Матушка изумленно дернула дочь за рукав – не иначе, как и в самом деле приняла заносчивого прислужника за его хозяина. Но Альбина, сделала вид, что ничего не заметила, поощрительно хлопнула глазами, мол, слушаю, говорите.
Слуга ещё сильнее задрал нос, отчего получалось, будто глядел на мать и дочь сквозь прикрытые веки, и сообщил, что его господин в отъезде и набирать новых учеников будет не ранее чем через неделю. И если они надумают, то нужно будет взять с собою специальный костюм для обучения танцам, купить балетную обувь и быть готовыми пройти отбор, потому как с кем попало его господин работать не берется, а только с толковыми и талантливыми.
…Люба усмехнулась: с талантливыми каждый справится, а ты вот попробуй обычных или вовсе слабых подготовить.
Это было темой старого спора с коллегами той поры, когда Люба работала воспитателем. Как ни странно, и сегодня он почему-то трогал какие-то струны её души. И так же, как тогда, она посчитала такой подход неправильным, непедагогичным, и потому…
Альбина кивнула с той же широкой улыбкой и ответила:
— Спасибо, понятно. Всего доброго!
И отступила от двери, вынуждая матушку пятиться. Повернулась, подхватила и повела Фёклу Фроловну по короткой дорожке от крыльца к тротуару, отвлекая ту вопросом о бумажке с адресами. Но матушка, в первую минуту позволившая себя увести, стала против дома и потребовала отвечать, почему это они должны идти искать следующий адрес, а не прийти сюда через неделю.
— А потому, матушка, что учитель танцев, у которого есть слуга, наверное, самих царских детей учит. Да и потом, нет у нас времени заказывать специальное платье для занятий танцам, да и обувь… На балу обычные туфли будут, бальные. Значит, и учиться в таких же нужно.
Матушка хмыкнула, поджала губы, но двинулась дальше, расправляя листочек с адресами – с резонами Альбины, видимо, согласилась, хотя, конечно, важность слуги здорово её расположила к тому, чтобы подождать следующей недели.
А вот по второму адресу им открыла высокая сухощавая женщина в кудряшках с густой проседью, но яркими синими глазами и доброй улыбкой — мадам Энне, бывшая танцовщица королевского театра.
Для Фёклы Фроловны, престарелой вдовы, что прожила за мужем как за каменной стеной и не лезла в его дела, и не видела, чтобы другие жёны это делали, были в диковинку дамы и благородные, как мадам Ромашканд, и менее знатные, как хозяйка их пансиона, или как вот танцевальная наставница, которые сами вели дела и зарабатывали копейку. И потому она нахмурилась и вновь ухватила дочь за рукав, только уже для другого – убраться отсюда: уж больно мало доверия вызывали вот такие дамы, с виду молодые, почти юные, в странных одеждах, выдающих в них женщин того сословия, с которым лучше бы порядочным девушкам не связываться.
А вот Альбине бывшая танцовщица понравилась. И своей подтянутой фигурой, и располагающей манерой держаться – доброжелательной, жизнерадостной общительностью и улыбкой, вызывающей желание улыбнуться в ответ.
— Первый бал?
Альбина кивнула.
— У меня сейчас урок, — сказала мадам и посторонилась. — Можете посмотреть, и если вас устроит, можно будет и об условиях поговорить, когда отпущу учеников.
Это приглашение было как нельзя кстати. Посмотреть, как наставница обучает, это словно на себя примерить. И вопрос о парных танцах даже задавать не пришлось: в небольшом зале с зеркальными стенами стояли три пары юношей и девушек.