— Руки твоей просит, Алечка, – почти шепотом проговорила мать, и одинокая слеза скатилась по щеке. — Радость-то какая.
Альбина закусила губу. Значит, не ошиблась, и пришел Виктор с предложением. Взгляд сам скользнул к окну, где виднелась лукавая мордашка Кито, корчившего веселые рожи. Да, он как раз рассказал всё, что узнал о Викторе.
Девушка выдохнула и, решившись, сказала:
— Мама… Я не пойду за него.
Лицо Феклы Фроловны вмиг обмякло, рот расслабился и приоткрылся, а вся она стала похожа на курицу, одуревшую от жары.
— Как же… Как же это? — пробормотала она слабым голосом.
Потом обернулась к окну, увидела мальчишку и вновь глянула на дочь.
— Ага. Это сорванец наплел про него чего-то?
Матушка знала, что Альбина дает поручения Кито, не слишком вникала, что это за поручения, но вполне одобряла такое дело, считая, что ребят нужно учить зарабатывать себе копейку сызмальства.
Альбин грустно покачала головой.
— Нет.
Кито и в самом деле не сказал чего-то такого, из-за чего стоило бы отвергать жениха. Не очень богат, но на скромную жизнь его доходов хватит. Он не бездельник — служит в почтовом министерстве, к тому же имеет небольшое имение в дне пути от столицы. Дурных привычек не имеет, не первый год выезжает в свет, а что не женат в свои двадцать четыре, так не находил до сих пор себе по сердцу девушку. Что, кстати, хорошо его рекомендует — не бросился за первой встречной, ждал ту, которую полюбит. Да, общается с Ферноном, но больше на светских мероприятиях, в азартных играх замечен не был. При этом симпатичный, обходительный, добрый. Или не добрый?
— Нет, мама. Откажи ему. Мне такой муж не нужен.
— Какой — такой? — Матушка изумилась, в ладоши хлопнула, а брови жалобно сложила домиком. — Как отказать-то?
— Какой-какой… Да вот такой: не поверил мне, что… что Фернон гадкий! — У Фёклы Фроловны удивленно округлились глаза, а Альбина горячо затрясла головой: — Не буду рассказывать, но он мерзкий, такой мерзкий!.. А Виктор доказывал, что мне показалось. А мне не показалось! И вчера вот не защитил. Господин Бономме помог, защитил, а Виктор нет!
Матушка торопясь подошла к дочери и обняла её.
— Моя девочка, не плачь, не плачь, всё обошлось, — гладила по голове, пытаясь успокоить.
Фекла Фроловна до сих пор вздрагивала, думая о том, как все могло повернуться, не окажись рядом господина Бономме. Кому как ни ей помнить бессонные ночи у постели дочки, когда внутри боролись страх потерять единственного ребенка, если не дать лекарство, и страх последствий, если дать. А Виктора… Виктора она помнила, как же не помнить: и пригласительную карточку ему писали, и место за столом выделяли, и на вечере он крутился рядом с Алечкой, но вот потом куда-то делся. А сегодня пришел.
— Как же сказать тогда, Алечка?
Вопрос не был жалобным или беспомощным. Это было деловитое «как лучше сделать, дочь?» Да, матушка ещё с пристрастием выспросит про Фернона: и почему он гадкий, и когда это Виктор убеждал в обратном. Но это будет потом, а сейчас она выйдет к гостю и защитит свою единственную дочь.
И Альбина улыбнулась благодарно:
— Матушка, скажите, что я плохо себя чувствую. Или что вам ещё надо подумать. Будем тянуть с ответом, а он как умный человек рано или поздно сам всё поймет.
Фёкла Фроловна улыбнулась и вышла из кухни…
…Люба вздохнула. Жаль, конечно. Этот Виктор симпатичный парень. Но получить на всю жизнь такое несчастье, как её Димка, никому не пожелаешь.
Чуть нахмурившись, поднесла руки к носу. Кажется, или все-таки пованивают после уборки? Чертовы соседи! Спицы! Где её спицы?!
Люба взглянула на часы — ещё не так и поздно — и снова принялась за вязание…
Глава 30. Там
Глава 30. Там
Альбина опасалась выходить в свет, чтобы не встретить Виктора или Ольгерда. Это был глупо, какой-то даже детский страх. Но она ничего не могла с этим поделать.
Все приглашения, что после её дня рождения приходили на званые вечера или балы, она отклоняла под благовидным предлогом. Но куда-то выходить все равно было нужно, и она позволила матушке уговорить себя выйти в Центральный парк. Для прогулки выбрала день, когда точно знала, что Виктор будет в Вышечках на верховой прогулке. А Фернон, если верить тому же Виктору, пешком ходить не любит, и значит, риск встретить его там невелик. В прошлый же раз не встретили…
Погода стояла теплая и солнечная. А матушка готова была гулять часами: она любила цветы, и поэтому благоволила к этому парку. Здесь все напоминало ей тот садик, который она разбила у себя дома под окнами, и который остался далеко, и о судьбе которого волновалась не меньше, чем о судьбе дочери.
— У нас тоже есть такая роза! Помнишь, Алечка? — говорила она, радуясь, как ребенок, когда встречала знакомый сорт. — Только у нас куст совсем молодой, а тут уж несколько лет цветет. А вот такой у нас под оградой, только длинной полосой, а здесь отдельным кустом. Ай, как красиво! Надо и себе такое сделать, да, Алечка?
В этой благоухающей атмосфере вспоминался родной дом, людей было мало, а знакомых сегодня не встречалось вовсе, и на душе становилось всё спокойнее. А после чашки какао на открытой веранде небольшой кофейни жизнь вообще показалась прекрасным летним сном в цветущем саду.
Тем болезненнее было разочарование, когда она услышала знакомый голос:
— Добрый день, мадам. Добрый день, мадмуазель.
Она оборачивалась медленно, понимая, что хороший день закончен: аромат роз приобрел резкую горечь, от которой першило в горле, а тихий щебет птиц в кронах высоких деревьев показался зловещим.
— Добрый день, господин Фернон, — Альбина чуть присела, обозначая приветствие.
Откуда он взялся? Ведь всё было так хорошо! Он же не любит ходить пешком. Или Виктор ошибся? А может, злонамеренно соврал?! Да нет, не стоит во всем видеть подлость. Виктор, может, и слаб, может, и простоват, но не подлец.
— Здравствуйте, молодой человек. — Фекла Фроловна стушевалась под неприветливым взглядом черных глаз, а её рука на предплечье дочери дрогнула.
— Прекрасная погода, не правда ли?
Альбина не ответила. Хотелось сказать, что погода — гадость, а парк и вовсе не стоит внимания. Но это было бы совсем уже смешно.
Да и вся эта ситуация настолько походило на встречу с Виктором, только в каком-то чудовищном кошмаре, что у Альбины на миг отказали зрение и слух. В себя привела мысль, что, если Ольгерд завел светскую беседу, значит, простым приветствием и дальнейшей прогулкой каждого в свою сторону не обойдется. А если так, то он наговорит гадостей, и поутихшее было мерзкое ощущение разрастется и станет ещё гаже.
Матушка молчала, растерянно глядя по сторонам. Она снова стала той стареющей бестолковой женщиной, от которой помощи не дождешься, и от которой Альбина уже начала отвыкать. И это было плохо — надеяться на то, что в ней снова проснется та решительность, которая спасла их при сватовстве Виктора, не стоило.
Альбина тогда же, после ухода гостя, рассказала матушке о неприятном инциденте в полутемной гостиной чужого дома, смягчая краски настолько, насколько смогла, и о спасительной роли Виктора в той истории тоже упомянула. Матушка должна была это знать, должна! Так Альбине казалось тогда. Но сейчас она поняла, что лучше бы промолчала — Фёкла Фроловна была настолько напугана, что двух слов связать не могла.
Ах, как же Альбине это не нравилось!
И если она осталась одна, на помощь звать некого, значит, нельзя молчать, изображая из себя жертву, надо бороться.
— Погода хороша, — подтвердила девушка, как ей казалось, бодро, при этом прикладывая невероятные усилия, чтобы в голосе не сквозила обреченность, которую она испытывала остро, как боль от разбитой в детстве коленки.
— Мне кажется, ваша матушка устала, мадмуазель Альбина, — всё с той же кривоватой улыбкой проговорил Фернон. — Стоит позволить ей присесть.
И снова его черный взгляд вгрызался в неё, делая движения неловкими, заставляя дышать чаще и тяжелее, с трудом проглатывать комок в горле. Обе – и Альбина, и матушка — послушно шли за Ферноном к кованной скамейке под аркой оранжевых бутонов.