– Не думай о таком. И говорить про это не нужно: удачу спугнем. Лучше молись. Я тебе еще вот что скажу: Илья с двенадцати лет при таких делах. И до сих пор везло. Знает он, что делает, к нему даже старые цыгане за советом подходили. И я так думаю, что ты ему еще больше удачи принесешь. Красота – она всегда к счастью.
Настя не отвечала, но и всхлипов из брички больше не было слышно. Протяжно вздохнув, Варька положила на колени вожжи, потерла уже начавшие ныть плечи, осмотрелась. До Серденева оставалось не больше трех верст.
Остановились за селом, на берегу неглубокого пруда. Измученная Варька распрягла гнедых, которые тут же пошли в воду, собралась было сразу же завалиться спать в тени под бричкой, но Настя уговорила ее выкупаться. На берегу пруда не было ни души, все село, от мала до велика, работало в поле, и обе цыганки вдоволь наплавались в прогревшейся зеленой воде. После купания захотелось есть, они разделили пополам холодную картошку и хлеб, запили теплой водой из чайника, и Варька заснула, едва опустив голову на подушку. Настя прилегла было тоже, но, провертевшись с боку на бок около часа, поняла, что спать все равно не сможет. Она помыла опустевший котелок, разложила на солнце свою и Варькину рубашки, пробралась сквозь заросли репейника и лебеды к дороге и долго-долго стояла под горячим солнцем, вглядываясь в даль, все надеясь – вот-вот покажется... Но на дороге не было ни души. Вздохнув, Настя вернулась к бричке и до вечера сидела у края воды, обхватив колени руками и глядя на веселую игру быстроногих водомерок.
Варька проснулась, когда уже смеркалось. Позевывая, выбралась из-под брички, почесала растрепанную голову, поискала глазами солнце:
– Ого, уже закатывается... Пойду-ка я в село. Там сейчас хорошо, пусто...
– Кому же гадать будешь? – удивилась Настя. Варька ничего не ответила, только хитровато подмигнула, повязала голову платком и, загребая босыми ногами пыль, широким шагом направилась в сторону Серденева.
Вернулась она быстро, бегом, запыхавшаяся и довольная. Настя, ожидавшая ее не ранее чем через два часа, испуганно вскочила:
– Что стряслось? Илья?..
– Нет! Держи! – улыбаясь во весь рот, Варька встряхнула подвязанный узлом фартук – и к ногам Насти вывалились две пестрые курицы со свернутыми головами.
– Прячь! И скатывай одеяла скорей! А я запрягу!
Настя заметалась вокруг брички. Варька, гортанно гикая, подогнала гнедых, ловко и быстро разобрала шлеи с постромками, укрепила дышло, затянула упряжь – и через несколько минут цыганская колымага опять катилась по пыльной дороге.
– Ух, какой у нас к вечеру навар будет! – Варька, сидя на передке, передавала Насте одну за другой четыре луковицы, восемь картошек, три сморщенные прошлогодние моркови и несколько черствых горбушек.
– А это откуда? – По поводу кур Настя даже не стала спрашивать: и так было понятно.
– Да нашла там девку-невесту хромоногую, мужа военного ей нагадала к этой осени... Ну, наварим супа, Илью накормим! Кнута этой ночью нам точно не нюхать! – Варька залилась смехом, но Настя, хотя и видела, что та шутит, не смогла улыбнуться в ответ.
Ночью, как велел Илья, не останавливались, ехали неспешным шагом. Выспавшаяся Варька тихо понукала гнедых, поглядывала на вставший над дорогой месяц. Повернувшись, шепотом спросила:
– Настя, не спишь? Так я запою.
Настя не ответила. Варька причмокнула в последний раз. Положила кнут себе на колени. Негромко запела:
– Ах, пропадаю, погибаю, мать моя... – вполголоса подтянула ей Настя. Она лежала в бричке на спине, закинув руки за голову; сквозь прореху в полотнище смотрела на низкие звезды. Не хотелось уже ни плакать, ни молиться, и даже отчаянное ожидание притупилось, напоминая о себе лишь скребущейся болью под сердцем. Вот только заснуть Настя не могла никак и знала, что до рассвета будет лежать на спине, смотреть на звезды и подтягивать Варьке. Права она: если хочешь плакать – лучше всего запеть. Легче не станет, но хоть не разревешься.
Час шел за часом, небо бледнело, звезды таяли. Близился рассвет. Варька уже клевала носом на передке, и вожжи то и дело выпадали из ее рук.
– Настька, спой веселое что-нибудь... – сонно пробубнила она. – Не могу боле...
Настя задумалась, вспоминая песню пободрее, но неожиданно в монотонный перестук копыт и мерный скрип брички вплелись другие звуки: дробные, частые, стремительно приближающиеся. Настя приподняла голову, прислушиваясь. Резко села.
– Варька! Скачут!
– Слышу, – отозвался изменившийся Варькин голос. – Двое скачут.
– Это из деревни! Из-за куриц твоих!
– Станут они из-за куриц, как же... – неуверенно сказала Варька, приподнимаясь на передке. Послушав еще немного, вскрикнула:
– Один скачет, а другая лошадь – порожняя! Это...
Но Настя уже не слышала ее. Путаясь в юбке, она выскочила из брички, упала, вскочила и помчалась по светлеющей дороге сквозь туман навстречу приближающейся дроби копыт. Варька, остановившая гнедых и тоже выпрыгнувшая на дорогу, напрасно кричала ей вслед:
– Стой, дурная, они же затопчут тебя!
Бешеный визг и храп лошадей, вставших на дыбы, отчаянная ругань, изумленный возглас – и Илья, спрыгнувший со спины взмыленного вороного, рявкнул:
– Ты с ума сошла?!! В последний минут сдержал!!!
– Господи, живой... Слава богу, живой... – простонала Настя, неловко опустившись на обочину. Вороной, роняя хлопья пены с морды, подошел и ткнул ее в плечо. Кобыла коротко и удивленно заржала.
– Знамо дело, живой! А как еще-то? Ты взгляни, ты посмотри, какая красота! – Илья поднял жену с земли, подтолкнул ее к лошадям. Он еще не остыл после долгой скачки и сейчас дрожал всем телом, счастливо улыбаясь и блестя черными, чуть раскосыми глазами. От него знакомо пахло лошадиным потом и горькой степной травой, взмокшая рубаха потемнела и прилипла к телу, в волосах надо лбом запутался колючий репейник, но Илья не замечал его.
– Взгляни, глупая! Да за этаких коней полжизни не жаль! Взял! Один взял! И бог помог! И не гнались! Варька! Варька! Варька-а-а!
Варька выбежала из тумана, на ходу стягивая на груди шаль. Сдержанно сказала:
– Вижу, с удачей. Всю ночь гнал?
– Да! День-то возле усадьбы просидел, повысмотрел все, что надо... Глупые там господа, таких лошадок почти без смотра держат! В ночное выгоняют вместе с мужицкими! Я до полуночи в овраге провалялся, а там уж совсем просто было. Мужичье и не проснулось даже! Господи, спасибо, родной! – Илья упал на колени прямо в дорожную пыль, поднял сияющее лицо к еще темному небу. – Приеду в Смоленск – вот такую свечу в церкви поставлю! Кобылу продам, а жеребца Мотьке на свадьбу подарю, он со дня на день ожениться должен!
– Царский подарок будет, – одобрила Варька, обтирая рукавом спину вороного. – Что ж, едем? Настя, где ты?
– Здесь, – коротко отозвалась та. – Едем.
Не глядя больше ни на мужа, ни на Варьку, она медленно пошла к бричке. Илья вскочил на ноги, повернулся к сестре, вопросительно посмотрел на нее. Та пожала плечами.
– А чего ты хотел? Перепугалась девочка... Но, знаешь, она молодцом держалась. Хорошей женой тебе будет. Хоть и...
– Что?
– Ничего.
– Договаривай!
– Будь у тебя ума побольше – не стал бы ты ее мучить.
– Да чем я ее мучаю?! – взвился Илья. – Ей же лучше! Продам кобылу, деньги будут! Нам жить надо! С твоей ворожбы много ли толку? Или Настьке до седых волос в твоей драной юбке скакать?! Да я ей теперь шаль персидскую куплю, весь табор от зависти сдохнет!
Варька только отмахнулась. Не оглядываясь, сказала:
– Полезай в бричку, поспи. Доедем до Деричева, тут всего две версты, а там распряжем. Точно знаешь, что не погонят вслед?