Шамаханская царица.
Сказка для научных сотрудников, еще не определившихся, младшие они или старшие.
- Ты не забыл, какое сегодня число? - строго спросила Залина, наливая в чашку кипяток. Поскольку ее, веселенькая, с подсолнухами стояла у плиты, то эта явно предназначалась мне. Чашка с крутым кипятком без признаков сахара и кофе, что должно означать высшую степень серьезности.
День рождения, похолодел я! Нет-нет, сегодня июнь, а не ноябрь.
Первый поцелуй?! Первая встреча у неё дома? Первая, первая...
- Ну?
Кипяток напомнил о пыточных средствах из средних веков. Веревки, деревянные колодки, длинные щипцы и кипяток...
- Саша, хватит тормозить, сегодня восьмое. Пятница!
- Да! - уверенно подхватил я. - Пятница, восьмое! Еще больший ужас, чем пятница, тринадцатое. Все, молчу!
Залина укоризненно посмотрела на меня и, качнув черными, коротко подстриженными волосами, повернулась к плите. Даже ее плечи были недовольны.
Вымаливая прощение, я подошел к девушке и тихонько коснулся губами шеи.
- Я помню,- проворковал я. - Конечно же я помню! Сегодня вечером мы едем за тридевять земель к твоим родителям бить челом и виниться.
- Можешь им так и сказать.
- И скажу. Бухнусь в ноги и скажу: простите меня, окаянного, что хочу разорвать матримониальные узы...
- Наоборот, матримониальные означают брачные.
- Ну тогда семейные. Разорвать и вырвать из отеческого гнезда кровинушку, усладу, отраду и жадно воспользоваться ее красотой и молодостью.
- Только отцу это не говори. Он за такие слова тебя сразу в оборот возьмет. И пойдут клочки по закоулочкам.
Залина чуть повернулась, подставляя губы для поцелуев. Мы столкнулись носами, цапнули друг друга за губы и засмеялись.
- Понимаю, старая школа. Суровый солдатский дух, строгий контроль с его стороны и полное подчинение с твоей. Вход строго по расписанию и пропускам.
- Помнишь, что я тебе говорила?
- Конечно же помню! Особое воспитание, верность традициям, и вообще, не стоит сильно обращать внимание на какие-то причуды.
Девушка повернулась ко мне полностью, отчего пола ее мягкого пушистого халата съехала в сторону, открывая тело. Сцепила руки за моей спиной и прошептала прямо в мои губы.
- Вы поладите, нисколько в этом не сомневаюсь, любимый. Я уверена в тебе.
Ее губы были шероховатыми и сладкими. Той неосязаемой сладостью, которая растворяет мысли и погружает в забвение, которая наполняет тихим неутомимым восторгом, и которая наверняка является основной частью амброзии, напитка богов.
Мы выехали в семь вечера. Полуголодные, потому что поужинать Залина не дала.
'Нечего время терять! Пятница, на носу праздники, все из города бросятся, знаешь, какие будут пробки?! Да и накормят нас там до отвала, не переживай. На вот бутерброд'.
В самом деле, в пробках стоять не хотелось. Я резво взял в зубы бутерброд и последовал за, надеюсь, будущей женой.
Но в пробке постоять пришлось. Как обычно, два самых бессовестных не смогли определить, чья машина быстрее, ткнули друг друга крыльями, рассыпая вокруг осколки фар, после чего намертво стали, выстроив за собой вяло двигающуюся и сигналящую очередь в добрый километр длиной.
Но на ближайший час я удовлетворился куском французской булки с ветчиной, листом салата и плоским ломтем порезанного вдоль огурца, поэтому жизнь казалась вполне уютной. Тем более, впереди столпились многодневные, подпитанные праздниками выходные, рядом сидела Залина, тонкая, острая на язык, своенравная, женственная, все понимающая - то есть, самая лучшая и притом самая красивая девушка на свете - чего еще желать?
Правда, где-то на периферии сознания гуляли всякие мыслишки по поводу ее родителей, но мысли эти, разбавленные вечером пятницы, предвкушением свободы после напряженных рабочих дней ворочались, булькали неторопливо и осторожно, иногда сменяясь образами: папа, любящий традиции и сидящий на ковре с кривым ятаганом над сочными, в пару кусками баранины. А позади него - торчащие колья с черепами прежних просителей руки дочурки.
Или Папа с тонким заостренным лицом и набриолиненными волосами, зачесанными назад. В строгом деловом костюме черного цвета, с коричневым шарфом, элегантно заправленным под ворот белоснежной рубашки. На каждой руке по кольцу с крупным бриллиантом.
'Это и есть он?' - немигающим глазом смотрит он на дочь, потом на меня. - 'Подойди ко мне, мой мальчик'. Тонкая кисть протянута для поцелуя.
'Да, дон Папо' - смиренно говорю я и склоняюсь к сухой руке.
Или Папа, сидящий на узком троне, с тусклой золотой короной на лысой голове, сухой и сморщенный, с зелеными светящимися глазами и говорящий скрипучим деревянным голосом. 'Дочечку мою захотел, недобрый молодец? Что ж, принесешь молодильные яблочки - отдам за тебя. Ни вопрос...'
Залина шевельнулась, проводила взглядом очередного наглеца, прущегося в обход очереди по газону справа, и погладила мою руку, лежащую на рычаге коробки передач.
Черные волосы, густые ресницы, тонкий с горбинкой нос - чем не Шамаханская царица? Нет-нет, просто такой образ загадочной, неотразимой и красивой восточной девушки без всяких злодейских и членовредительских наклонностей.
Как-то получалось, что разговор о ее родственниках никогда не длился долго, да и при чем тут родственники, когда двое испытывают друг к другу намного больше, чем просто влечение. Ну, предположим, окажется она чеченкой с огромной родней, с черными горячими бородатыми братьями, танцующими по утрам зикр и стреляющими из автоматов, не сданных после последней войны. А отец, обветренный, с недалекой крестьянской мудростью - полевым командиром в папахе и камуфляже. Что, собственно изменится? Моя готовность устроить ее и свое счастье?