Он, напротив, ходил в гражданской одежде. Когда сержант по снабжению в знак благодарности за то, что доктор Коул вылечил его рези в желудке, подарил ему синюю шерстяную шинель, тот поблагодарил пациента за щедрость, съездил в город и выкрасил ее в черный цвет, попутно заменив армейские пуговицы на простые. Ему нравилось делать вид, будто он по-прежнему самый обычный сельский врач, который временно работает в другом городе.
Во многих отношениях лагерь и вправду был похож на крошечный городок, хоть и жили в нем исключительно мужчины. У полка была собственная почта, которой заведовал почтмейстер и почтальон в одном лице по имени Амесса Декер. По средам оркестр давал концерты на тренировочном полигоне, а иногда, когда они исполняли популярную музыку вроде «Песни о пересмешнике», «Где моя любовь видит сны» или «Ту, что осталась ждать меня»[15], солдаты продолжали петь эти любимые всем народом песни, даже когда музыка уже умолкала. Маркитанты снабжали лагерь самыми разнообразными товарами. На жалование в размере тринадцати долларов в месяц рядовому сложно было позволить себе много сыра по цене пятьдесят центов за фунт или сгущенного молока по семьдесят пять центов за баночку, но на контрабандное спиртное денег у них хватало всегда. Роб Джей позволял себе пару раз в неделю полакомиться печеньем с патокой — покупал шесть штук за четвертак. Заезжий фотограф поставил в лагере палатку с вертикальными стенками, в которой Роб Джей однажды сфотографировался за один доллар; на ферротипическом снимке он вышел неестественным и угрюмым, но Роб Джей все равно отправил его Саре в качестве доказательства того, что ее муж все еще жив и здоров и всем сердцем любит ее.
Однажды попав с новобранцами на поле боя, полковник Симондс принял решение, что никогда не позволит им снова участвовать в битве неподготовленными. Всю зиму он жестко тренировал своих солдат. В качестве тренировки они маршировали по тридцать миль в день, в результате чего у Роба Джея никогда не заканчивался поток пациентов — некоторые солдаты мучились от растяжения мышц, возникающего из-за того, что они передвигались в полном боевом снаряжении, с тяжелыми ружьями. У других образовывались грыжи из-за ремней с тяжелыми патронными ящиками. Взводы неустанно тренировались в обращении со штыком, а еще Симондс заставлял их учиться перезаряжать ружья, снова и снова: «Резко рваните за конец бумажной гильзы, будто от этого зависит ваша жизнь. Засыпьте порох в ствол, вложите пулю Минье, достаньте шомпол и протолкните все это до упора. Возьмите из подсумка на поясе капсюль и наденьте на шпенек. Цельтесь в ублюдка — и огонь!»
Они повторяли эту процедуру снова и снова, казалось, это никогда не закончится. Симондс сказал Робу Джею, что хочет, чтобы они готовы были зарядить ружье и открыть огонь, даже если их разбудить посреди ночи, даже когда они оцепенеют от паники, даже когда их руки будут трястись от волнения и страха.
Точно так же, как солдат учили выполнять приказы без всяких колебаний, пререканий и споров с офицерами, полковник заставлял их непрерывно маршировать учебным сомкнутым строем. За несколько дней землю покрыл толстый слой снега, и Симондс привез из Каира несколько огромных деревянных бочек и запряг лошадей, которые таскали за собой эти бочки до тех пор, пока поверхность не стала ровной и твердой, чтобы взводы могли еще немного потренироваться под аккомпанемент полкового оркестра, исполнявшего марши и квикстепы.
В один прекрасный солнечный зимний день, пока взводы маршировали вокруг учебного плаца, Роб Джей взглянул на игравший сидя оркестр и заметил, что у одного из трубачей на лице был огромный винный невус[16]. Тяжелый духовой инструмент лежал у мужчины на левом плече, длинный мундштук сверкал золотом в лучах зимнего солнца, когда музыкант дул в него — они как раз играли «Салют Колумбии»[17] — его щеки раздувались и затем вновь расслаблялись, снова и снова. Каждый раз, когда щеки мужчины раздувались, багровое пятно под его правым глазом темнело, будто давая доктору знак.
За долгие одиннадцать лет Роб Джей всякий раз напрягался, когда встречал человека с подобным пятном на лице, но сейчас он просто продолжил обходить больных, машинально двигаясь в такт непрекращающейся музыке по пути в палатку-амбулаторию.
На следующее утро, когда он увидел, как оркестр марширует в сторону плаца, чтобы сопроводить музыкой смотр первого батальона, то поискал глазами того трубача с невусом, но не нашел мужчину среди музыкантов.
17
Патриотическая песня, написанная в 1798 году Дж. Хонкинсоном, более полувека считалась неофициальным гимном США.