Шаман Агеев уезжает в Москву по важным делам, и я провожаю его на вокзал. Призрак крадётся за нами по ночным улицам города, и сердце призрака-волка останавливается на перекрёстках. Он не знает: в какую сторону мы опять повернём. Скоро он нападёт на Агеева и я останусь в одиночестве.
СУГРОБ ИЗ СИБИРСКОГО СНЕГА
СУГРОБ ИЗ СИБИРСКОГО СНЕГА
Следы на снегу мужчина должен понимать и чувствовать как дикарь, вернувшись к ним после длительного отсутствия и оглядываясь вокруг незамутнённом привычкой взором: «Равнина снежная, пустая… Шагать морозно и легко!»
Наплевать на рифмы. Поезд бежит сквозь снега, снега и небо опускается все ниже и ниже, а шаман Агеев вторые сутки не может уснуть. Он едет в восточном экспрессе, но не желает даже сходить в туалет, или в ресторан. И не знает, что ему делать с собой.
Из Москвы Валера Агеев доехал до станции Орлюк, где и умудрился отстать от поезда. Это уже прилично после Новосибирска, но, ещё девяносто километров не доезжая до Кемерово. Выпил в станционном буфете стакан чаю и пошёл по шпалам, догонять экспресс. Привычка к себе привела его к тому, что он уже не искал другой ритм и другую мелодию; уж если человек идёт по шпалам и рассуждает о симфонии сибирского неба, он просто не сможет уже слышать снег как полифонический звук. Ужас белоснежных просторов признавал лишь одну нескончаемую мелодию… Утверждающую, что она, музыка, звучит где-то там, в далёком мире, в космосе, а не в твоей голове. Поэтому, его метод заключался в том, чтобы среди тысячи сугробов выбрать один-единственный и подробнейшим образом изучить его от верхушки до основы. По одному такому сугробу, говорил он, можно составить представление о целом океане снега с его безутешной борьбой как самозащитой от солнца, сверхъестественной белизной и слепым лиризмом: «Ангел мой, я растратил слова – жизнь моя как забытый этюдник». И он в крепком смертельном объятии уснул, уснул, уснул. Использовал снег как одеяло, потому что ничего чище и пушистее под рукой у него не было.
Ещё стоят его снега. Ещё крепки.
Через неделю, шаман Агеев, отдохнувший и помолодевший, выбрался из сугроба и по железнодорожному полотну бодро зашагал в сторону города Кемерово.
А его друг, кемеровский художник, в своих снах почему-то превращал снег в мрамор. И по утрам, после каждой метели пытался приспособить для себя пластический смысл того, что ровно белело в его огороде за домом. Зимой он никогда не отправлялся путешествовать с этюдником в поисках волшебных миражей. Боялся замёрзнуть и уснуть в сибирских снегах.
СКАНДИНАВКА
СКАНДИНАВКА
Вчера я пришел к шаману Агееву, чтобы пожаловался на себя.
Ты обижаешься, настойчиво думаешь, что я подразумевал всё-таки, тебя?
На кого мне было ещё намекать? Восьмое марта на носу и ты, тут как тут, со своими угрозами и обещаниями.
Зачем? Душной весенней ночью, ты беззаконно мне приснилась и сильно напугала: явилась с перебитыми ногами, ползла ко мне по грязному полу и плакала, конвульсируя… Ты хотела сдёрнуть меня с кровати, чтобы легче было всадить зубы мне в загривок. Во сне меня парализовал страх, как птичку, увидевшую змею.
А всё-таки начало было будничным.
Я каждый вечер бегал за городом свои кроссы. Как конькобежцу, мне надо было отрабатывать дыхалку. Лето бегал один, потом собаки взяли меня в свою стаю и до самого льда я бегал с ними.
Даже и не представлял раньше, что в стае бежать очень трудно (они всё время меняют темп), зато появляется дикая выносливость. И ещё у них в стае есть особая иерархия. Первым бежит вожак: Чёрный, за ним, дворняжьих размеров, Рыжий, потом я, за мной Белый. А уже следующих за Белым, собак, я и не помню. Так вот, если появлялся нарушитель этой цепочки «кто за кем», вожак тут же набрасывался на него. Писк, визг и виновный водворялся на место. Чаще всех этот порядок нарушал Белый, он обгонял меня - большой глупый пёс. И Чёрный тут же злобно за шкирку, таскал по дороге Белого. Почему Чёрному был важен именно такой порядок: кому за кем нам бежать - для меня это осталось тайной до сих пор.
Да и не в этом порядке в моей жизни пришлось заручаться знакомством.
Как-то в один забег получилось так, что со стаей Чёрного я пробежал мимо тебя два раза. Сто раз меня уже предупреждали: не знакомься с женщинами, где попало. А я тебя подцепил на автобусной остановке за городом, чуть ли не в чистом поле.
Пожалел. Ты сидела и плакала, как новорождённая. От тебя сквозило неприятностями за километр. Таких, как ты, нормальные мужики чуют за три улицы и обходят огородами. Не буду всуе напоминать, но тебя, нужно было вообще не выпускать из Скандинавии. Что ты забыла в нашей Сибири?