Приговоры гуйшэням звучат на Дуншане в том числе и поэтому. Впрочем, делается это, скорее, для успокоения удальцов, ведь этих чудовищ закон не защищает. Как я говорил в самом начале, их относят к нечистой силе.
В городах и деревнях Циской дуги вовсю торгуют амулетами в виде благородных зверей-охранителей (таких, как упомянутый мэнъюн или величественный цюэр), приказными бирками звериных вельмож и полководцев и обманными именами. Согласно старинному корейскому поверью, стоит леопарду или тигру съесть сердце человека, и дух убитого становится рабом убийцы и служит ему сверхъестественным образом: заманивает новые жертвы, ломает капканы и ловушки, сообщает хозяину имена прежних друзей и знакомых — и кровожадный людоед с особым остервенением начинает их преследовать. Табличка или нашивка с чужим именем, по мнению суеверных местных жителей, — прекрасный способ отвести беду. Даже в городах, которые страдают от зверей куда реже, редко кто ходит без оберегов: люди боятся не столько умереть от когтей и клыков, сколько попасть в посмертное рабство.
— Добро бы к тигру, — рассуждал, попыхивая трубкой, толстяк-управляющий на одной из придорожных станций. — Тигр жесток, но благороден, знает обычай, уважает старость. А барс — подлый головорез. Леопард-цзин — так вообще пожирает собственных родителей!
И он же, узнав, что я гражданский чиновник, завистливо смотрел и качал головой. Уж такого-то зверь никак не сумеет взять в рабство, если вообще позарится на горькое мясо учёного-законника. Мы проехали Цискую дугу из конца в конец, до самого Чэнъяна, так и не встретив пятнистых злодеев, и я шутя объяснял это именно своей принадлежностью к чиновному сословию.
Деревянный мост, соединяющий Чэнъян с Чэнъинем на плоскогорье, самый длинный на всём северо-востоке (а может, и во всей горной стране), в народе носит название Барсов Хвост. Он протянулся по-над изогнутым хребтом, который обнажается, когда туман в этих краях идёт на убыль. Летом отливы позволяют путешествовать даже вдоль моста — звери так и поступают, — но зимой можно идти только по нему. Строился мост урывками, при трёх государях, и на разных участках выглядит по-разному. Где-то идёшь под надёжным навесом, который защищает от непогоды, где-то нет даже обычных перил. На пути пристроены укрытия от гуйшэней и площадки для привалов, но крайне неравномерно. То же можно сказать и о караульных башенках, обыкновенно пустующих с первых дней зимы. В начале и в конце Барсов Хвост широк и соблазняет нанять паланкин или коляску, но знающие люди подскажут: в середине есть места, где едва разойдутся двое, так что идти придётся пешком — и целый день. Выйдя на рассвете, к вечеру достигнешь противоположного края, если не сбавлять шаг и обойтись без приключений. Есть, конечно, охотники ночевать на площадках моста, но так шансы на приключения существенно возрастают.
Мы ступили на Барсов Хвост, едва чэнъянская стража открыла ворота. Накануне в ночь пошёл густой снег, а к нашему выходу поднялась метель, мост был виден от силы на сто шагов. Ким советовал подождать, пока распогодится, а в Чэнъяне наберётся бо́льшая группа желающих идти на юг, но я — сам не понимаю почему — не соглашался ни в какую и настоял на скорейшем выходе. Пока позволяло место, мы шли по двое. Впереди и сзади — охрана, а в центре — мы с Кимом. Охранники вяло переругивались по-корейски, очевидно, полагая, что я их не слышу или не понимаю; поверенный дома Чхве, напротив, как будто не обиделся на мою твердолобость, оставался приветливым, поддерживал под руку и грамотно подсказывал, когда делать привал.