— Я давно здесь практикую, и, разумеется, людей, пострадавших в тумане, пользовал немало. Но до сих пор не нашёл ни лечения, ни корня заболеваний. Кто-то уже через неделю вставал на ноги после полынной настойки, другой с теми же симптомами после неё же умирал. А кто-то лежал вот так, в каталепсии и с открытыми глазами, кто месяц, кто полгода — и я не понимал, почему одни выживают, а другие нет.
С молодцами Чхве было проще. Двоих он уверенно отпустил, прописав притирания, двух других настоятельно советовал оставить здесь на лечение. У Бяня был очень слабый пульс, но дыхание стало ровным, и врач удовлетворённо сказал, что ни один из жизненных центров не повреждён.
— Его тоже оставляйте, в больнице места хватит, — добавил доктор. — К тому же, насколько я понимаю, у парня при себе есть какие-то средства, и вам даже не придётся платить за уход из своего кошелька.
Да, наверное, так было бы правильно. Но личность этого человека с печатью чрезвычайного докладчика и портретом беглого архивариуса за пазухой слишком сильно меня интересовала, и я решил не оставлять его у Барсова Хвоста, а взять с собою в Цанъюань. Доктор истолковал это по-своему и уязвлённо сказал, что я едва ли найду в областной столице врача, который лучше разбирается в «туманной болезни»; напоследок добросовестно наложил Бяню шину на сломанную ногу и рассказал, как обрабатывать рану на груди.
До Цанъюаня мы вновь ехали двумя колясками. В одной — Ким и оставшиеся Чхве; другая походила на подвижной лазарет, в ней следовал я и полуживой Бянь. Я при всякой возможности показывал его врачам, исправно покупал прописываемые лекарства, жёг полынные палочки и, как мог, потчевал больного бульоном. На третий день пути сердцебиение стало уверенным, а глаза закрылись. В следующий раз Бянь открыл их, когда мы уже подъезжали к Цанъюаню.
— Что со мной? — спросил он хрипло, с трудом ворочая языком.
— Наконец-то вы пришли в себя, господин Бянь! — откликнулся я. — Всё хорошо. Главное — вы живы!
— Кто вы? Я вас знаю? Я вас не вижу, — сказал он, бессмысленно водя зрачками.
— Нет, я узнал ваше имя из документов. Вас ведь зовут Бянь Хэншу?
Он кивнул, по-прежнему пытаясь высмотреть меня ослепшими глазами.
— Мы вытащили вас из тумана после налёта гуйшэней неподалёку от Чэнъиня, — добавил я. — В тамошней больнице не нашлось койки, я не знал, откуда и куда вы направлялись, и взял с собою в Цанъюань. У вас там есть знакомые?
— Нет, — прохрипел Бянь. — Как вас зовут?
Я представился и честно сказал, что еду в цискую столицу приобретать имение, и в свою очередь спросил, в какую сторону по Барсову Хвосту шёл Бянь.
— Мне всё равно, — ответил он. — Я путешествую в поисках покровителя. Я хорошо и чисто пишу и неплохо фехтую… Вернее, умел всё это делать до недавних пор.
— Будем надеяться, зрение к вам ещё вернётся, — приободрил его я. — Если повезёт, я замолвлю за вас словечко перед местными чиновниками, а пока что поживёте в гостинице на полном пансионе.
Он потянулся было за кошельком, но я его остановил.
Мы сняли большой трёхкомнатный номер на лучшем постоялом дворе Цанъюаня, где и расположились впятером: Ким, охрана и я с Бянем. Сразу по заселении я с гостиничным слугой отправил визитную карточку Чэнь Шоугуану и тут же получил ответ: генеральный инспектор приглашает меня к себе отужинать. В положенный час я прибыл к его дому в паланкине, сменив дорожную одежду на траурное облачение, чем немало смутил хозяина. После короткого приветствия господин Чэнь вспомнил, что видел меня в Тайцзине, и я подтвердил, что действительно приезжал туда на большую дворцовую ассамблею, в которой, к сожалению, так и не смог принять участие.
— У вас, кажется, оказался при смерти кто-то из близких родственников? — тревожно произнёс инспектор. — Глядя на ваше одеяние, со скорбью полагаю, что худшие опасения подтвердились.
Я тяжело вздохнул:
— Судьбе было угодно лишить меня старшего брата. По его-то завещанию я после нескольких месяцев траура на Дуншане приехал в Цанъюань. Он мечтал о благоустройстве северо-востока, но умер, не увидев воплощения своей мечты.
И, дождавшись учтивых наводящих вопросов, пересказал ему идею проведения ярмарок, подобных тем, что были когда-то в Сицюэ. Инспектор внимательно слушал, со значением кивал, проводя пальцами по усам и бороде, а затем спросил, почему бы мне во исполнение воли брата не составить петицию. Я сокрушённо ответил, что у письма на высочайшее имя шансов немного — без влиятельных ходатаев ему в лучшем случае уготовано застрять в имперском секретариате, — а нынешний яньский губернатор отнёсся к петиции прохладно.