Дорога делала крутые повороты, но не ветвилась, и даже в густеющих сумерках ноги сами сворачивали в нужном направлении, без обращений к карте или нашему насупленному проводнику. Склоны по обе стороны то становились более пологими, то резко набирали крутизну. В одном месте я увидел обрушившуюся постройку — вероятно, старую разбойничью дозорную башню, но может быть, и капище какого-нибудь лесного духа. Время от времени дорогу нам перебегала лисица, и тогда мои корейцы, не сговариваясь, бормотали под нос проклятия. В остальном же мы шесть часов прошагали молча, и всё это время я чувствовал, что из-за стволов и густого кустарника за нами наблюдают не только лисьи глаза.
У меня было время подумать о Яо Шаньфу и его дочери, дешифрующих таинственные послания из далёкого прошлого (мне всегда представлялось, что так же, как Мэйлинь помогала мне, она помогает и своему отцу); о седобородом Юань Мине и Вэйминьском князе, ожидающем наставника своей юности; об У Барабанчике и верном Минхёке, которые уже давно должны были достичь Хунчоу; и о паутине бесчисленных интриг, к которым мне довелось прикоснуться. И я не знал, кто я в этой паутине: паук или муха, попавшаяся на обед.
Наконец лес расступился, открывая взгляду широкое ровное место, на котором, словно остов гигантского чудовища, покоились руины поместья. Лунный свет придавал картине какую-то особую, зловещую притягательность. То, что могло сгнить, сгнило или догнивало. В каменных стенах зияли огромные бреши. От железных ворот осталась одна створка, и та едва держалась. Снега здесь было куда больше, чем в лесу, — и теперь на нём отчётливо виднелись человеческие следы. Доклад циского чиновника оказывался верным наполовину. Да, судьба не пощадила некогда крепких старых построек, но рядом виднелись новые: крытые шкурами деревянные шалаши и кособокие домики, грубо сложенные из камней, благо их здесь было сколько угодно. Едва мы вышли из леса, раздался громкий свист, и отовсюду начали появляться люди — всё так же, с факелами и нехитрым оружием — поначалу мужчины, потом я увидел любопытствующих женщин и детей.
«Князь Чандан», с которым я беседовал минувшей ночью, с группой вооружённых людей вышел у нас из-за спины и, как тогда, без поклонов и приветствий сказал: «Вот Цинбао. Желаете пройти?» — так, будто всё это время указывал нам дорогу. Его взгляд скользнул по Оуян Шутаю, и лицо дёрнулось в какой-то презрительной ухмылке. Вероятно, он посчитал, что это хуторянин раскрыл мне их тайну и способствовал поимке той девицы.
— Непременно пройду, — ответил я, стараясь звучать холодно и сурово. — Сейчас мне нужен прежде всего сухой и ровный стол, чтобы я мог исполнить данное слово.
Индийцы зашептались. «Князь» громко сказал что-то на их языке, и они расступились, открывая мне проход к воротам. За ними тоже были кособокие хибары, но ещё больше засыпанных снегом руин. Одни постройки сохранились лучше, о других напоминали лишь прямоугольники сугробов. Вспоминались слова Пао-цзы: «Я знал, что мёртвых больше, чем живых, и в очередной раз судьба поднесла мне наглядное тому доказательство».
Поместье Цинбао было огромно. Оно ничуть не уступало размерами гостевой слободе, и я не представлял себе, сколько ещё денег уйдёт у Чхве, чтобы его отстроить. На фоне общего запустения выделялась двухъярусная часовня из тёмного камня, безусловно, корейской работы. Время над ней словно сжалилось: не только не разрушило, но оставило и невысокую ограду, и истуканов-привратников, и размашистую надпись над входом: «Удел Драгоценного Спокойствия».
«Князь Чандан» остановил нас и вошёл первым, но через минуту появился вновь и пригласил нас внутрь, в небольшой зал, натопленный и светлый от лампад. В глубине его на возвышении стоял частокол поминальных табличек. Места для идолов не было, и их заменяли ростовые портреты духов, демонов и бессмертных, развешенные по потёкшим стенам. На циновке перед одним из них — многоруким чудовищем с грузным человеческим телом и звериной головой — бормотали и щёлкали чётками два сгорбленных монаха. Столики для подношений, которые принято ставить по обе стороны от табличек, сейчас были сдвинуты на середину и друг к другу. Перед каждым стояло кресло. К нашему визиту подготовились.