К последнему я, как и многие представители чиновного сословия, относился отрицательно, хотя, конечно, по большему счёту впитал эту оценку из общения с другими — теми, кто называл его не иначе как «узурпатором» и сравнивал с потомками Чжэ Фацзюэ или даже с недостойным генералом Ма Гао, поднявшим мятеж при Втором Лидере. И, хотя деятельность и господина Чхве, и тем более «тайных учёных» проходила несколько в иной плоскости, чем противостояние интеллигенции и Шэнов, я считал, что Хеён оказалась от меня на противоположной, «вражеской» стороне, но был уверен, что во имя своей любви должен и могу склонить её на свою сторону. Но что́ именно нужно делать, я не вполне представлял.
Возможно, после увиденного и услышанного в хунчоуской библиотеке образ Хеён начал резонировать с образом Яо Мэйлинь, к которой я тоже испытывал тёплые, нежные чувства, не вполне в них разбираясь. И если ещё на Дуншане я чувствовал, что любые мои шаги в направлении строгой и кроткой Мэйлинь сковывает тень Чжуан Дэшэна, убитого героя, чью роль я не смел оспаривать, то в случае с Хеён всё представлялось проще: мой соперник, У Чжайбо, ещё жив и за пять лет вполне мог лишиться особого места в девичьем сердце. Любовная горячка побуждала немедленно распрощаться с Хуаном и во весь опор скакать в Аньи, но почерпнутые из той же «Коллекции» представления о чести не позволяли прагматично действовать за спиной у Барабанчика, предписывая вначале поговорить с ним начистоту.
В том, что с ним и с Минхёком всё в порядке, я не сомневался. Да, они должны были достичь Хунчоу ещё до Нового года, но в усадьбу их запросто бы не впустили. В таком случае У поостерёгся бы извещать меня о неудаче письмом, а какие-то заминки могли замедлить обратный путь на Дуншань и помешать им вернуться до нашего с Юань Мином выхода. Разум рисовал и иную ситуацию: возможно, У на ходу нашёл иной вариант, как изготовить карту; он даже мог оставить мне знак, который я попросту не заметил. Иными словами, я был уверен, что найду обоих у себя дома и не слишком беспокоился о судьбе своих друзей — чего не скажешь о Хуане. В каждом городе и деревне нас встречала доска объявлений с призывом идти в добровольцы, а громогласные глашатаи возвещали, что министр-блюститель Шэн уже очень скоро искоренит разбойную волость — и люди, которые желают поучаствовать в правом деле, имеют возможность отличиться перед отечеством и даже выдвинуться по государственной службе.
Молодые вэйские книжники проходили мимо объявлений с независимым видом, а иногда и посмеивались:
— Раздолье-то для Девяти провинций!
— Пошёл бандит бандита бить, да их в бою не различить!
— С честным людом постарались, за себе подобных взялись!
— Вот загадка для детей: угадайте, кто злодей!
Но всё это предпочитали говорить негромко и в рукав, чтобы даже самый зоркий осведомитель не определил шутника. Потому что знали: Шэн Янь взялся не только за дикий край, но за весь вольнодумный север.
Излюбленные чайные местной интеллигенции пустовали. На окраине области, в городке Инчуане, который годом раньше я проезжал в составе яньской делегации, мы разыскали «Дары бамбука», очень своеобразное сочетание ресторанчика, публичной библиотеки и книжного магазина, — конечно же, рассчитанное на собрания молодых талантов. Если в прошлый раз внутри было шумно и многолюдно, то теперь мы нашли лишь скучающего хозяина, господина Гуна. Удивительно, но и по прошествии стольких месяцев он меня помнил и, приветствуя, даже обратился по имени. С такой памятью и таким-то заведением он был бы идеальным сотрудником какого-нибудь охранительного ведомства, а возможно, и являлся таковым, но от такой мысли и сейчас становится неловко: этот человек располагал к себе настолько, что его невозможно было заподозрить в двоедушии.
Он лично проводил нас к лучшему столику, принял заказ, чтобы в конце произнести непременный вопрос: «Кого желаете в собеседники?» — подразумевающий авторов прошлого и настоящего. Если гость называл, скажем, Ляо Чжая, хозяин тут же приносил ему соответствующий томик, а в конце трапезы спрашивал: «Господин Ляо тоже уходит?» Желающий приобрести книгу отвечал: «Да, и я заплачу за себя и за него». Нежелающий говорил что-то вроде: «У господина Ляо здесь назначена встреча, так что я ухожу один». Бывалые яньские чиновники в прошлом году усиленно преподавали молодёжи этот ритуал иносказаний, который, безусловно, добавлял «Дарам бамбука» особый шарм. Переспросишь или ответишь прямолинейно — посмотрят косо, как на варвара, который примостил вонючие ботинки сушиться на стойке для цитры.