Сам администратор Ли стрелял превосходно. На моих глазах он трижды поразил самый центр мишени и, кажется, даже застеснялся своего умения. Дождавшись, когда и у меня кое-как начнёт получаться, он откланялся, пожелав мне терпения.
До отбытия в Ци я отдавал тренировкам по нескольку часов в день, а оставшееся время проводил за разговорами с Яо Шаньфу и У Чжайбо. Первый с готовностью делился со мною сведениями об устройстве крепости Антей и показывал перерисованные схемы, уже переведённые на китайский. Второй за трубкой рассказывал о путешествиях по областям юго-запада. А собираясь втроём, мы мечтали об исполнении нашей задумки и путешествии в далёкое прошлое, которые — мы были уверены — готово раскрыть нам самые прекрасные тайны.
— Скажите, дядюшка, — произнёс У в одну из таких бесед, — а что всё-таки случилось с тем серебристым истуканом, который, как вы говорите, оказался топливом?
— Не знаю, — вздохнул учитель Яо. — Он был так искусно украшен, что поначалу я и принял его за статуэтку, которая лишь отдельными деталями выдавала своё древнее происхождение. Истукан простоял у меня в кабинете до самого бегства из Тайхо. А дальше… Деревня сгорела, и разбойники наверняка что-то захватили с собой, что-то сбросили вниз, а что-то так и оставили лежать на пепелище.
— На том месте, где стоял ваш дом, я осмотрел всё, — покачал головой Барабанчик. — Искал, правда, другое: человеческие останки. И всё же… из старых находок там ничего не было.
— Что-то я успел захватить с собой, а остальное ищите в «диком краю» или в ядовитом тумане, — развёл руками Яо. — Но не сомневайтесь: при нашем нынешнем запасе «индийских гранатов» мы скоро будем знать и об устройстве топливных цилиндров.
Тем бо́льшую значимость в моих глазах приобрели возобновившиеся уроки с Мэйлинь, от письменности плавно перешедшие к основам лексики и грамматики чуского наречия. Всё это время я читал в её лице глубокую печаль и не знал, чем она вызвана: воспоминаниями о судьбе подруг и жениха, тревогой о здоровье матери или, может быть, мыслями о моём очередном отбытии с Дуншаня.
За три недели У Чжайбо исчерпал весь свой арсенал даосских плясок и фокусов, а Яо подготовил целую тетрадь схем и сопроводительных текстов и для верности положил её в кожаный пакет. Барабанчику предстояло отбыть чуть раньше меня, и я поинтересовался, какой дорогой он планирует идти к Хунчоу.
— Кто ж меня знает! — весело откликнулся он. — Вероятнее всего, переберусь в Ци по дуге, а оттуда — в Вэй через ущелье или через Чжао, под настроение.
Этого ответа я и боялся. «Дикий край» мелькал в наших беседах слишком часто, и я предложил моему гостю безопасности ради продвигаться через Девять областей, пускай даже выйдет солидный крюк. У согласился, что ставки слишком велики, наметил вместе со мною безопасный маршрут и на всякий случай зашил пакет с чертежами за подкладку походного халата. Запротестовал он, только когда я предложил ему провожатого, но и здесь в итоге согласился, узнав, что его спутником станет Минхёк — кореец, да ещё и земляк госпожи Кан.
На следующий день уже свой маршрут я обсуждал с префектом. Мне, в отличие от Барабанчика, полагалась неплохая свита. Торговый дом Чхве, на чьи деньги я, собственно, и покупал имение, отправлял со мною четырёх вооружённых охранников (все четверо — по фамилии Чхве) и бойкого поверенного (как ни странно, по фамилии Ким). Отдельно, при разговоре с глазу на глаз, правитель Дуншаня достал из-за пазухи два запечатанных конверта. Их подлежало передать генеральному инспектору Чэню из рук в руки, ни в коем случае не повреждёнными. Наверное, именно так выглядело пресловутое письмо сиротки Лю из романа о братьях-тиграх: «Немедленно схвати подателя сего и предай лютой смерти».
— Не волнуйся, мой мальчик, здесь нет никакого подвоха, — улыбнулся префект, увидев на моём лице тень подозрения. — Я напоминаю господину инспектору о кое-каких прежних услугах и прошу его оказать тебе содействие как моему протеже.
Позже, в день отправления, оказалось, что поначалу моим попутчиком будет и администратор Ли. Мы благополучно добрались до Циской дуги и там взяли две коляски. Ким и охранники деликатно держались в стороне, предоставляя двум учёным господам возможность непринуждённо беседовать. В моей голове роились мысли о нашем тайном замысле, и всё же — на всякий случай — мы ограничились обсуждением общих тем и политических новостей страны (той же отставки главного цензора правой руки Тянь Чуанфэя, которую, как и предсказывал Су Вэйчжао, принесла на хвосте на редкость яркая комета). Лишь перед самым прощанием в Сыту странствующий администратор тихо спросил меня об успехах в стрельбе.