Декорации остались после празднования в предыдущую пятницу. По общему мнению всех представителей иностранной общины Шанхая, мероприятие прошло с большим успехом. На Нанкин-роуд местные торговцы расположились на стульях с высокими спинками перед своими магазинами, на фасадах которых красовались иероглифы высотой в рост человека. Пока китайские женщины забирались на крыши трехэтажных домов, чтобы лучше видеть праздник, мимо проплывали катера HMS Alacrity, за которыми следовала французская военно-морская бригада, тянувшая два полевых орудия. По улицам, названным в честь величайших городов Китая и недавно вымощенным кубами гранита, толпа последовала за марширующими на набережную. В качестве особой милости местных зрителей пустили в Общественный сад, куда обычно не пускали собак и китайцев, чтобы они полюбовались иллюминацией кованого фонтана, построенного специально к юбилею, а затем их поспешили вывести с территории муниципальные полицейские. На эстраде, возведенной на широкой лужайке, где в Нанкине преподобный Уильям Мюрхед, старейший иностранный житель города, обратился к 200-тысячной толпе с призывом осознать, как далеко зашел Шанхай и за какое короткое время.
«У нас есть пароходы, телеграф и телефон, поддерживающие связь со всем миром; есть хлопчатобумажные фабрики и шелковые фабрики иностранного изобретения; верфи и судостроительные заводы». Показав в сторону ближайшего крупного здания — к счастью для Хардуна, это был офис компании «Э.Д. Сассун и Ко», — он продолжил: «Мы также отмечаем великолепные хонги и дома, банки и особняки перед ними, придающие поселению красоту и порядок». В заключение он сказал: «Христос и христианство являются единственной великой потребностью страны — и очень важно, чтобы эта потребность была удовлетворена!» Это замечание было встречено громом аплодисментов со стороны иностранных зрителей и молчанием со стороны китайцев.
Несмотря на то что наступили выходные — а вместе с ними и суббота, — «ура», вызванное замечаниями преподобного Мюрхеда, все еще звучало в ушах Хардуна. Действительно, даже за те двадцать лет, что он пробыл там, Шанхай совершенно преобразился. Набережная реки к северу от обнесенного стеной китайского города стала центром шумного и многокультурного города. Миля причалов, тянувшаяся к каменному мосту, обозначавшему границу Французской концессии, была обращена фасадами частных клубов, отелей и двух- и трехэтажных хонгов — комплексов, напоминавших баронские особняки, сочетавших в себе деловые помещения, склады и резиденции, с жилыми комнатами для младших служащих на первом этаже — крупнейших европейских и американских торговых домов. С квадратной часовой башни нового Таможенного дома, где за сбором всех пошлин с водной торговли следили не китайские бюрократы, а сэр Роберт Харт, методистский солдафон из Северной Ирландии, в четверть часа раздавался звон Вестминстерских курантов с колоколов, отлитых в Кройдоне. Первое впечатление о Востоке, которое складывалось у пассажиров, сходивших с пароходов, только что прибывших из Сан-Франциско, Ванкувера и крупных европейских портов через Суэцкий канал, — это величественные каменные фасады небольшой западной столицы. Это был не Ливерпуль и не Нью-Йорк — пока нет, — но слава его росла.
Однако в тот день Хардун был склонен цинично относиться к празднику самовосхваления, которому предавались жители Шанхайланда. За четверть века, проведенную в Китае, он слишком хорошо понял, как они мыслят. Хотя он говорил по-английски, полученному во время работы у Сассунов в Бомбее, но с густым арабским акцентом. И если сейчас он носил жилет и карманные часы основательно вестернизированного джентльмена, то никогда не забудет, что первые годы жизни провел в Багдаде, нося под халатом тефиллин, а под вышитым тюрбаном — тюбетейку. Несмотря на то что он занял видное положение в одном из самых уважаемых торговых домов города, он знал, что для большинства шанхайцев он, как и Дэвид Сассун, родоначальник династии Сассунов, всегда будет евреем, а значит, чужаком.
Сайлас Хардун продолжил прогулку по северному краю Бунда, повернувшись на пятки только тогда, когда достиг здания «Дэвид Сассун и сыновья», где в течение многих лет после своего приезда он спал на тонком матрасе в крошечной комнатке на верхнем этаже здания. Даже сейчас воспоминания о связи с бывшими работодателями были горько-сладкими.
Если бы не династия Сассунов, знал Хардун, он был бы никем. В Багдаде об этой семье ходили легенды. Шейх Сасон бен Салех — Принц Плена и гражданский лидер еврейской общины в Месопотамии — утверждал, что происходит от царя Давида, и ездил во дворец паши в одеяниях, отделанных золотом. Когда новый губернатор начал антисемитский террор, сын шейха был вынужден бежать через Персидский залив с жемчугом, зашитым в подкладку его одеяния. Молодой Дэвид Сассун, начав новую жизнь в качестве торговца в Бушире, городе на берегу Персидского залива к югу от Тегерана, услышал о новых возможностях, открывающихся в Индии. Бомбей, семь островов которого Карл II первоначально передал Ост-Индской компании за арендную плату в 10 фунтов стерлингов в год, быстро превращался в ведущий порт. В 1832 году — в тот же год, когда Гутцлафф и Линдсей стучались в двери «Таотай» в Шанхае.