Именно на этом скоплении человечества Хардун и разбогател. Каждый месяц он лично собирал арендную плату в каждом из своих домов, удивляя новых арендаторов своим умением разговаривать на китайском языке.
Хардун сидел на кухне одного из своих домов, ожидая провинившегося жильца, когда впервые встретил Лайзу Роос.
Вереница приземистых садовников болтала и смеялась, подстригая траву крошечными косами, продвигаясь по газону перед Таможенным домом на несколько дюймов за раз. Из переулка доносился запах жареной буженины, которую, когда она становилась желтой и хрустящей, отщипывали от чана с маслом горячими палочками огромных размеров, смешиваясь с вонью «медовой телеги», перевозящие человеческий навоз на овощные участки за городом.
Шанхай простил бы Хардуну его слабости, ведь он накопил то, что уважал больше всего: деньги. В каком-то смысле юбилейный год стал и его коронацией. Он не только стал советником муниципального правительства Французской концессии в знак признания его имущественного положения, но и членом самого эксклюзивного бастиона британской элиты — Шанхайского клуба, куда не допускались все китайцы, независимо от уровня их богатства и знатности.
Он не мог не задаваться вопросом, что ждет его в будущем. В клубе он прочитал редакционную статью в газете North-China Daily News, которая заставила его задуматься о судьбе города, которому он посвятил свое будущее.
«Есть ли кто-нибудь, — спрашивает редактор, — кто не гордится тем, что он шанхайский житель? Из сотен детей, которых сегодня и завтра будут развлекать, некоторые, несомненно, будут присутствовать на следующем юбилее Шанхая в 1943 году. Во что тогда превратится город, предугадать нелегко».
Будущее работодателей Хардуна на Дальнем Востоке было предсказать еще сложнее. Когда в 1880 году Элиас внезапно умер, инспектируя чайные плантации Сассунов на Цейлоне, его сын Джейкоб, руководивший строительством современных хлопковых фабрик в Бомбее, был отправлен на «новые» предприятия Сассунов в Шанхае. Хотя Джейкоб оказался отличным менеджером, его младший брат Дэвид не имел ничего общего с властным патриархом семьи, в честь которого его назвали. Такой же миниатюрный, как и обаятельный, Дэвид полгода проводил в Лондоне, гоняясь за актрисами и танцовщицами. В Шанхае, когда ему случалось появляться в Сассун-о-кес, Дэвид не высовывал носа из гоночных ведомостей. Для того чтобы имя Сассуна сохранилось в двадцатом веке, необходимо, чтобы в дело вступил более острый деловой ум, чем его. Элиас знал, что у него есть внук в Англии, у которого в следующем году будет бар-мицва. В один прекрасный день этого Виктора или другого представителя его поколения можно будет убедить попытать счастья в Шанхае.
Послеобеденная прогулка Хардуна закончилась тем, что он подошел к зданию с черепичной крышей и рядами арочных окон на углу Нанкинской дороги и Бунд. Приближаясь к зданию, которое китайцы называли «новым», Сассун испытывал чувство глубокого удовлетворения. Его центральное положение на набережной реки придавало ему даже большее значение, чем великим британским заведениям — Шанхайскому клубу и Jardine, Matheson & Co.
Тот факт, что в самом сердце иностранных концессий Шанхая — якобы построенных для того, чтобы принести христианство в языческую империю, — находилось здание, принадлежавшее прямым потомкам царя Давида, прекрасно гармонировал с врожденным пониманием Хардуном человеческой сложности.
Именно в том месте, где закончилась прогулка Сайласа Хардуна, в тот полдень 1893 года рыбаки из деревни Ху Ту Лей когда-то ставили свои ловушки во время прилива. И именно на этом участке берега, где бросил якорь «Лорд Амхерст», где упрямая китаянка плюнула в лицо Таотаю, не желая продавать землю своих предков, и где склад торговца опиумом из Новой Англии сменился хонгом «нового» Сассуна, суждено было подняться «Катею», величайшему отелю на Дальнем Востоке.
Часть 2
Если подумать, обо мне можно узнать очень много интересного