— Разве нет возможности решить все вопросы в Европе?
Левое веко мистера Лукаса еще несколько раз дернулось.
— Бельгийцы, они оставляют последнее слово за старателем. За тем, кто непосредственно занимается месторождением. Это англичанин, его фамилия Дэвидсон.
— Как насчет оплаты расходов?
— В этом-то и проблема, — вздохнул мистер Лукас. — Мы же только начинаем. И нам нужен партнер. За свой счет мы послать человека не можем. Но, если вы готовы рискнуть... Ваша комиссия составит двадцать процентов стоимости контракта...
— Вождь просит его извинить, — носильщики сидели над мисками и, загребая рис левой рукой, отправляли его в рот.
— Конечно, конечно, — рассеянно пробормотал мистер Левер. — Он очень добр, спасибо ему.
На несколько мгновений он забыл о пыли и темноте, о невыносимом запахе коз и пальмового масла, о бодливых коровах; он вернулся в мир ротарианцев[2] и ланчей в «Стоунсе», «пинты темного» и газет для деловых людей. Он вновь стал хорошим парнем, вышагивал по едва освещенной Голденс-Грин, масонский брелок позвякивал на цепочке для часов, и он шел от станции подземки к своему дому на Финчли-роуд с ощущением, что он не один в этом мире, что есть люди, которые с ним в одной лодке, — с ощущением уверенности в себе.
Теперь ему потребовалась вся его храбрость без остатка. В эту поездку он вложил свои последние сбережения. За тридцать лет работы он научился отличать хорошее от плохого и не сомневался в том, что новая драга — это действительно технический прорыв. Сомнения его мучили другие: а сможет ли он найти Дэвидсона? Карты в республике рисовать еще не научились. Так что путешественнику оставалось только одно: выписать на листок названия и надеяться, что кто-нибудь в очередной деревне тебя поймет и укажет, куда идти дальше. Но мистеру Леверу всегда говорили: «Очень далеко». И всякий раз, когда он слышал эту фразу, запасы его храбрости таяли.
— Хинин, — мистер Левер повернулся к бою. — Где мой хинин?
Его бой никогда ничего не помнил. Их не волновало, что случится с тобой, их улыбки ничего не значили, и мистера Левера, который лучше многих понимал, чего стоит в деловых отношениях ничего не значащая улыбка, возмущало их бессердечие. Вот почему на его лице отразилась досада и неприязнь.
— Вождь говорит, белый человек в буше в пяти часах ходьбы.
— Так-то лучше, — кивнул мистер Левер. — Должно быть, это Дэвидсон. Он ищет золото?
— Да. Белый человек ищет золото в буше.
— Мы выходим завтра утром.
— Вождь говорит, лучше остаться здесь. Комар с лихорадкой укусил белого человека.
— Это плохо, — ответил мистер Левер, но не без удовольствия отметил, что удача, похоже, поворачивается к нему лицом. «Дэвидсону нужна помощь. Дэвидсон не сможет мне отказать. Друг в беде — настоящий друг», — и он уже проникся к Дэвидсону самыми теплыми чувствами. Дэвидсон воспримет его прибытие как подарок небес и, конечно же, во всем пойдет ему навстречу. Мистер Левер подумал: «Молитва. Помолюсь-ка я на ночь, нынче люди пренебрегают молитвой, а напрасно, что-то в этом есть». Он вспомнил, как долго стоял на коленях у углового столика и истово молился о здоровье Эмили, когда ее увезли в больницу.
— Вождь говорит, белый человек умер.
Мистер Левер повернулся к ним спиной и ушел в свою хижину. Притушил лампу. Быстро разделся, засунул одежду в чемодан, подальше от тараканов. Он не верил тому, что ему говорили, верить не имело смысла. Если Дэвидсон мертв, остается только возвращаться домой. Мистер Левер уже потратил больше, чем следовало, и теперь окончательно разорится. Эмили, наверное, придется переехать к брату, но нельзя рассчитывать, что ее брат... Мистер Левер заплакал, но в густом сумраке хижины едва ли кто отличил бы слезы от пота. Мистер Левер опустился на колени у кровати-раскладушки, покрытой москитной сеткой, помолился в пыли земляного пола. Раньше он никогда не касался земли голыми ногами, боясь блох. Этих тварей здесь хватало, они только и ждали, как бы залезть под ногти, отложить яйца и начать размножаться.