В конце статьи автор спрашивал Ису о преемниках, и, думая об ответе дедушки, я всегда ощущала ком в горле:
— Мой сын уже унаследовал должность президента. У него один ребенок, и когда придет время занять кресло отца, не сомневаюсь, что Мирея с честью выполнит свой долг. Я хочу лишь дожить до того, чтобы увидеть это своими глазами.
Я знала, что если отец настоит на своем, мне никогда не видеть президентского поста в фирме, и хотя он всегда обсуждал со мной дела, совсем как его отец когда-то, тем не менее был непреклонен в своем нежелании видеть меня на должности хотя бы начальника отдела. Я поняла это как-то за ужином, вскоре после похорон деда. В прошлом Я не раз упоминала о намерении следовать традиции и занять свое место в фирме, но отец либо не слушал, либо не верил мне. Однако в тот вечер он впервые принял мои слова всерьез и с безжалостной откровенностью сообщил, что не желает и не думает о том, что она пойдет по его стопам. Эту привилегию он оставлял для будущего внука. Потом Станислав холодно ознакомил меня с еще одной традицией, о которой мне ничего не было известно. Женщины в семье Росман не работали в фирме и вообще нигде не работали. Их долг — быть примерными женами и матерями и посвящать оставшееся время благотворительным и общественным делам.
Но я не собиралась мириться с этим. В моей жизни было две любви, это Эрик и самое сильное чувство — настоящая любовь к "моему магазину". Я с шести лет была в дружеских отношениях со всеми работниками и охранниками, в двенадцать знала имена и обязанности всех вице-президентов, в тринадцать попросила отца взять меня в Санкт- Петербург, где провела день в огромном торговом комплексе "Симфония", переходя из отдела в отдел и знакомясь с работой прекрасно отлаженного механизма, пока отец был на совещании в конференц-зале. Уезжая из Питера, я уже имела собственное мнение, хотя и не очень верное, насчет того, почему "Росман" гораздо лучше "Симфонии".
Теперь, в двадцать два года, я уже имела знания о проблемах компенсации работникам, принципах закупки товара, коэффициенте доходности и об ответственности за качество продаваемого товара. Все эти вещи неотразимо притягивали меня, именно этим я и хотела заняться в компании, а не сидеть дома и ждать, когда меня выдадут замуж.
Когда я сказала об этом отцу, тот с такой силой ударил кулаком по столу, что подпрыгнули тарелки:
— Ты не будешь работать, а будешь сидеть дома, как твои три бабки. Ясно? Разговор окончен!
Он отшвырнул стул и ушел.
Я всю жизнь из кожи вон лезла, чтобы угодить отцу хорошими оценками, манерами и послушанием. Я была идеальной дочерью. Теперь же, однако, приходилось признать, что цена мира и покоя в доме становилась слишком высокой, и от меня требовалось полностью отказаться от планов на будущее и подчинить собственную индивидуальность несправедливым требованиям, не говоря уже о том, чтобы пожертвовать общественной жизнью. Его бессмысленный отказ позволить мне встречаться с мужчинами или ходить на вечеринки не был сейчас основной проблемой, однако этим летом стал причиной разногласий и бесконечного стыда и смущения. Теперь, когда став взрослой и совершеннолетней, с дипломом о высшем образовании, отец, вместо того чтобы смягчиться, казалось, с каждым днем становился все строже. Если я назначала кому-то свидание, отец лично встречал молодого человека у двери, подвергал бесконечному перекрестному допросу и обращался с ним при этом с оскорбительным пренебрежением, обычно приводившим к тому, что тот меня никогда и никуда больше не приглашал. Кроме того, он установил смехотворное правило, по которому я должна была возвращаться домой не раньше полуночи. Если я ночевала у Лизы, он обязательно изобретал причину, чтобы позвонить и убедиться, что я именно там. Когда отправлялась покататься на машине, он требовал подробного отчета о том, куда я поеду. И все эти годы, проведенные в закрытых учебных заведениях, отличавшихся строжайшими правилами, я мечтала ощутить на губах вкус свободы. Сама мысль о том, что сидеть дома, под бдительным оком отца, была невыносимой.