— Искупаемся, — Батя покинул джип и скинул майку. Это был не вопрос и не предложение — он просто информировал Антона о своих намерениях. Сквозь ближний соснячок сиял лиман.
— Давай, — согласился Антон.
Планшетку он взял с собой. Не в воду, конечно — но на пляж взял. По дороге мимо виноградника сорвал с лозы гроздь генмода. Виноград был очень сладкий, но отдавал почему-то свеклой. Не столовый и не винный сорт — его выращивали ради фруктозы. Впрочем, местные вполне себе гнали из него этакий коньяк-самогон.
— Уже тридцать человек отвалилось, — сказал он Бате, глянув на планшетку.
— Они сейчас просто посыплются, — Батя вылез из ботинок, расстегнул штаны. — Первая треть пути.
Первая треть, подумал Антон. Уже закончился весь энтузиазм, если он у кого-то был поначалу. Уже ясен предел своих сил и многим понятно, что он не так далек, как думалось раньше. И при этом — уже можно, сойдя с дистанции, немножко уважать себя — столько прошел, прежде чем сломался.
— Упс, — сказал он. — Слушай, у нас красный огонек в 17 километрах.
— Суслики, наверное, — обреченно сказал Батя.
Антон нашел нужную камеру и отматывал запись.
— Она на него, кажется, наступила. И все наши в разгоне.
— Суслики, — прорычал Батя, влезая обратно в ботинки. — Орор на них, на сусликов. Искупаться не дали.
Развернувшись, они проехали обратно — мимо отставших, мимо минивэна, подбирающего сошедших с дистанции, мимо контрольного пункта. Номер 89 была из тех, кто шагал до последнего времени в голове растянувшейся на километры колонны.
— Опа! — злорадно сказал Батя, подъехав поближе к сидящей на ящиках коротко стриженой женщине. — Ну что, свистунья? Досвистелась? Пивка глотнешь?
Cвистунья подняла брови — и сразу стало видно, что потребители пива — это такая низшая форма жизни, с которой разговаривать не стоит не потому, что запрещено, а потому что невозможно. Батя присел и стал осматривать ее ногу.
— Та-ак, — сказал он. — Вывих у нас тут. Споткнулись, значит. Я всегда говорил, что место бабы — на кухне.
Теперь вскинул брови Антон. Он от Бати этого не слышал ни разу. Элемент психологического прессинга?
— Ну вот зачем тебе продолжать этот маршрут? — Батя распечатал тюбик геля против травм. — Чего ты добьешься? Что кому докажешь? Что можешь в полевых частях служить? А это никому не надо. Ты и там спотыкаться станешь — возись с тобой…
Неверная метода, подумал Антон. Если что и может поставить на взвод ее решимость — то именно такие слова именно с такими интонациями. Теперь она кровь из носу пройдет маршрут. Или Батя того и добивается?
Женщина посмотрела на Батю, посмотрела на тугую повязку, кивнула. Встала, попробовала перенести вес тела на больную ногу. Поморщилась. Сделала несколько наклонов. Покрутила плечами. Потом шеей. Потом обула ботинок, подобрала ящики и вернулась на тропинку. Шла она теперь много медленнее, но так же размеренно. И через минуту они услышали свист.
— Ничего-ничего, — протянул Батя, отходя от тропинки и расстегивая штаны. — Посмотрю я на тебя на последнем контрольном пункте.
На последнем контрольном пункте новичков ждало тяжелое испытание. Когда его устроили Антону, он чуть было не дал инструктору в глаз. Инструктор отскочил, а гнаться за ним сил не было.
— Это она на тебя посмотрит. Как на кишечнополостное. Дважды.
— А я и есть, — закончив орошать степную травку, Батя застегнулся и вернулся за руль. — Сколько уже выбыло?
— Тридцать шесть, — сказал Антон. — Сколько будет, думаешь?
— На этой стадии? Половина. Если нам повезет. Даже больше. Потом будет глухо какое-то время — второе дыхание у народа откроется, солнышко на закат пойдет, и вообще, пройдя больше чем полдороги, бросать глупо. А вот на последнем контрольном пункте…
Черт потянул Антона за язык.
— Ты когда вербовался в спецназ… провалил последний пункт?
— Почти, — сказал Батя. — Они меня достали со своими штуками. Пройти я еще мог, и вдвое мог, но мне нервотрепка надоела. Я бы сошел. Мне приятель сказал «Не будь идиотом». Ну я и двинул за ним, не хотел уступать. А потом я крокодилов испугался.
— Кого?
— Крокодилов. Их тебе днем показывают в болоте. И через болото надо переправляться вброд. Днем оно ничего: постреляли в воду, расшугали их… А вот ночью я испугался. Не полезу, говорю — хоть режьте меня.