Новое дело, подумал Антон. Как же это у Игоря так лихо получилось три раза в одну воронку попасть? А впрочем, учитывая, какое количество стипендиаток зарабатывает себе на шмотки помоднее и отдельную комнату «эскортом»… Но это беда. Это, товарищи, беда, потому что то, что знает все общежитие, непременно узнают и те, с обратной стороны. Если уже не узнали… Игорю придется — а как его с этого снимешь? Энею нужно доложить обязательно. Утром. Первым же делом.
— Так что мне сказать девочкам с факультета? — промурлыкала Катя.
— Что они дуры, — искренне сказал Антон. — Мы же с тобой встречаемся. Это же все знают.
— Все знают, что встречаемся. И только.
Антон бесшумно выдохнул. Ну, что теперь? Он ведь заметил — и свечи эти, и духи, и то, что Катя накрасилась — хотя обычно косметикой пренебрегала, «жаль время терять». И по сугубому мнению, Антона, совсем в ней не нуждалась. И что блузка с низким вырезом, а под ней нет лифчика — тоже заметил…
— Мне, в общем, наплевать, что думают факультетские дуры, — во рту пересохло.
— А что думаю я?
— Что думаешь ты — нет. Но ты же… не веришь всяким глупостям?
— Про меня, между прочим, тоже болтают… что мы с тобой — антисеки, и встречаемся только для виду.
— Да не пошли бы они, — пожал плечами Антон. Куда — не сказал: Катя не выносила матерщины. Совершенно искренне, без всякого ханжества.
— Ну не люблю я лизаться на людях, — он разлил по пиалам последнее вино.
Что-то быстро они прикончили бутылку. Катя слегка раскраснелась.
— Я знаю, что не любишь. Но теперь-то мы одни.
Антон встал, перегнулся через стол и поцеловал ее. Далеко не в первый раз — но сейчас этот поцелуй значил нечто большее.
— Катя, — сказал он севшим голосом, когда их губы расстались. — Я должен буду уехать после этого семестра, наверное.
— Куда? — удивилась она.
— Не знаю пока. Разослал свои резюме по разным местам — где дадут стипендию, туда и поеду.
— Тебе и здесь дадут, — губы Кати дрогнули. — А жить можно и не в таком шикарном районе.
— Не в этом дело, — Антон вздохнул. — Не в деньгах.
Врать было тошно. Он взял Катину ладонь и легонько сжал, безотчетно лаская.
— Помнишь, ты говорила, что когда-нибудь мы с пинкертонами допрыгаемся? Ну вот… мы допрыгались. Варьете, куда мы ходили на концерт Войтович… им владеет один… высокий господин (слова «варк» Катя тоже не любила). А я там зарисовался однажды… неосторожно… дурак такой… И этот высокий господин на меня запал.
— Тогда тебе нужно бежать сейчас. Не ждать конца семестра, — рассудила Катя.
— Нет. Это он хочет, чтобы я добровольно… — трудности с речью возникали сами собой, даже актерствовать не приходилось. — На поиск ключей у него уйдет время, а там — меня уже не будет… Поэтому… я и держал тебя в стороне.
— А кто-нибудь может тебя заменить? — быстро и по-деловому спросила она.
— Нет. Только я. И то хорошо.
— Тогда может — уедем вместе?
— Я пока не думал об этом…
«Ровно в полночь карета станет тыквой…»
Он посмотрел в окно.
— Ты, наверное, уезжай, пока светло. Я тебя провожу.
— Какой смысл? Когда им надо, они входят прямо в общежитие…
— И все-таки.
— Да, я сейчас, — она поднялась, направилась в ванную. Антон остался сидеть, свесив голову и уронив руки. Ну, вот и всё… вот и всё… это нужно было сказать, раньше или позже, и хотя он набрался духу слишком поздно — все-таки набрался…
И вот сейчас она приведет себя в порядок — и уйдет. И это правильно. Антон осушил свою пиалу одним глотком. Потом — Катину. Мало вина, подумал он. Буду возвращаться — куплю еще. Или нет, не надо. Честертон прав: пить стоит только на радостях. Боль ведь не уйдет завтра — а бутылка останется. А ему нужно думать. За себя — и по работе… Ему еще повезло — все живы.
— Антон! — голос Кати был каким-то странным, вроде бы испуганным. Он поднял голову — и дух перехватило: Катя стояла у двери в ванную совершенно нагая.
Растеряв все слова, он подошел и отяжелевшей рукой провел по Катиным волосам, ниспадающим на спину, потом по самой спине, по правильной округлой ягодице…
Потом прижал Катю к себе и поцеловал в губы.
Теперь уже не было никакой возможности хоть что-то отыграть назад, одеть её и проводить до общежития. Сломать себя, оскорбить ее — да провались оно все… к батьке Махно! Может быть, трезвый Антон и нашел выход из положения — но хмельному Антону и не хотелось из него выходить. Всё это должно было разрешиться, так или иначе. Она выбрала так — и кто он такой, чтобы выбирать за нее?