В Мюнхен, на юг. Полицейский смотрит на рабочего с легкой завистью.
Дрезден, думает Любка. Пожалела бы, если бы не Харьков. И Ворошиловград. И…
Рабочий-металлист, думает Алекто. И руки. Я это где-то видела, именно это сочетание — уличный патруль, металлист, руки — видела или читала. Енот, а ну-ка сними его данные и прокатай внешность… Нет, даже приблизительно сказать не могу, просто прокатай, вдруг что-нибудь выпадет.
Ее выносит к полицейским. Улыбка наизготовку, документы тоже. Переводчица при спасательных бригадах. Да нет, возраст правильный. А что, я выгляжу моложе?
Все-таки, видимо, роботы. Игровая непись. Проскочила.
До кафе еще два квартала, а стемнеет уже скоро. Но она не опаздывает, она вышла с запасом. Во всех смыслах.
«Темною ночью при свете фонаря»… девушка с кудряшками не поет, так, чуть насвистывает. И мелодия неправильная. И Любке неоткуда ее знать, Любка может знать — и наверняка знает — настоящую «Лили Марлен». А этот мотивчик придумала тогда еще никакая не Алекто, прочитав стихи. Потом нашелся и немецкий текст, и мелодия, но ячейка памяти уже оказалась занята.
— Впервые в жизни, — сказал человек впереди нее, — слышу «Лили Марлен» с таким сильным привкусом Johnny I hardly knew ya.
Она улыбнулась навстречу. Да, что было, то было, хотя «Джонни» она тоже услышала много позже. Точнее, опознала — на ее версию «Лили Марлен» бросила тень задорная тема из исторического фильма, но что это и есть Johnny I hardly knew ya — она прочла годы спустя.
— Как вы догадались, что это «Лили Марлен»?
— Размер.
Она с любопытством посмотрела на рабочего-металлиста.
Тот пояснил.
— Ваша мелодия написана не под немецкую ударную систему. Это всегда хорошо слышно.
— У меня, — Любка перешла на русский, — есть еще своя версия «Мы с Бобби МакГи».
— А вот это уже анахронизм. Хотя, «ночью у казармы при свете фонаря — тоже».
— А «Сентиментальное путешествие» — нет? — потому что память не подвела, рабочий-металлист, руки и стихотворные размеры сошлись в одну точку — автор этой книги, основатель научной школы, хороший писатель и немногим худший террорист, некогда скрывался по паспорту рабочего и его несколько раз задерживали — и отпускали — патрули аткарской чека…
— А «Сентиментальное путешествие» вышло в 1923. Как раз здесь, в Берлине.
В Берлине. А ведь это почти наверняка шутка для внутреннего пользования — про рабочего. Он специально склеил себе именно такие документы, чтобы иметь возможность ответить так при проверке. Если они только не взломали весь этот сектор игры — что все-таки маловероятно… Нет, не могли — они засветили бы нашу встречу на полмира… Не могли. Значит, он не рассчитывал на то, что я буду стоять за его спиной, что я услышу этот разговор с полицейским, значит это для себя, личное, свое. Это золото. Чистое золото.
— Кажется, мы оба с вами намерены провести ночь в одном и том же баре. «Пузатая чашка», или как его?
— Кружка.
Звуковая связь с компом шла через ракушку в правом ухе. Через ракушку в левом заговорил Антон:
— Есть! Нашел. Гарри Меллвилл Арбэттнот Дэй, он же «Крылышки». И в самом деле, страдал клаустрофобией. И при этом рыл подкопы. Англичанин, родом с Саравака, пилот бомбардировщика, комэск, сбит в октябре 39…
— Хватит.
Это, значит, у нас Любовь Шевцова дошла живой до Берлина, а у них автор Большого Побега ушел с концами из Заксенхаузена. Значит они выбрали «контактера», который этому режиму, этому городу тоже чужой. Не просто чужой — смертный враг с большим личным счетом. И с большим обратным счетом. Летчиков бомбардировочной авиации немцы в плен брали не всегда. И было за что…
— Хватит что? — поинтересовался человек с Саравака.
— Голосовая связь! — простонал в левом наушнике Антон. Она присутствовала в их агентстве как голограмма, они в том же виде — на парижской конспиративной квартире.
Будь прокляты эти рактивки, в которые она никогда не играла. Будь проклято отсутствие навыка отключать голос в нерабочих условиях…
— Ты лучше показывай нам знаки, — присоединился к Антону Эней.
Я вам сейчас покажу знаки. И знамения. И чудеса.
Девушка кокетливо наклонила голову.
— Хватит. Я оценила размах и переливы вашего хвоста. Сложите его, пожалуйста. И скажите, что-нибудь однозначное.