Теперь пришло время подводить итоги. И письменно, в виде мирного трактата, и неофициально. Не самые утешительные итоги, если честно признаться. Императрице удалось заткнуть всем рты, превознося славу русского оружия, осыпая наградами своих генералов и устраивая торжества. Подданные купились на нехитрую приманку — покончили с многовековой угрозой со стороны крымского хана, освободили десять тысяч пленников… Никто и не вякнул, что остались ногаи и Буджакская орда, и с ними нужно что-то решать, чтобы начать колонизацию степи. Что казна разорена. И что нынешняя великая замятня с Емелькой во главе — прямое следствие шестилетней войны, тяжелейшим бременем повисшей на стране.
«Страху не позволю приневолить мое сердце!» — вдруг очнулась императрица.
Она вскочила на ноги и решительно направилась в соседнюю залу.
… Пока императрица приводила в порядок нервы, оставшиеся в кабинете сановники продолжили беседу. Панин-старший, бледный как мел, сделал неопределенный жест в сторону Суворова и коротко потребовал:
— Объяснитесь, генерал.
Суворов окончательно сорвал с шеи платок и бросил его на стол. Потом оглядел присутствующих.
— От армии Орлова перестали приходить донесения моих людей. Потом перестали приходить донесения вообще из Москвы. Я отправил эскадрон карабинеров. Они имели стычку с конницей ребеленов под Свиблово. Ночью им удалось захватить одного из казаков. Три дня спустя он оказался здесь, и сегодня с утра я занимался его допросом с пристрастием, — генерал ткнул рукой в бумаги на столе. — Сие мой экстракт и описание допроса, извольте ознакомиться.
Он прервался, чтобы протолкнуть в ноющую грудь несколько глотков воздуха. Продолжил он тихо. Еле слышно.
— Рассуждение имею, что Орлов почти со всей армией попался в ловушку Пугача. Все его войско либо убито, либо пленено. Убежавших мало. Все конные войска после битвы самозванец кинул на Москву с приказом захватить её с ходу, окружить кордонами и не выпускать никого. Это и произошло пятнадцатого мая. Государь цесаревич Павел Петрович решили прорываться из Москвы силою. Произошел бой с воровской партией, в котором он получил пулю в голову и скончался на месте. Сам самозванец, как показал пленный, движется на Москву с пехотными частями и должен войти в неё на днях. Если уже не вошел.
Все молчали, размышляя. Панин подтянул к себе бумаги и принялся быстро пробегать их глазами. В этот момент открылась дверь в опочивальню императрицы, и на пороге появилась она сама. Лицо её покрывал лихорадочный румянец, глаза, казалось, блестели как сапфиры. Все поднялись со своих мест. Екатерина оглядела всех по очереди, замерших как истуканы, и заявила:
— Отчего упражнены глазением на мою особу? В привычку мне, что, когда вхожу в комнату, то произвожу впечатление Медузиной головы: все столбенеют и прирастают к тому месту, на котором находились. Момент несообразный. Аль решили, что я проиграла? Тогда отправляйтесь в Москву присягать новому императору!
Она прошла к столу и рухнула на свое кресло.
Никита Панин неожиданно кинулся на колени перед ней и, обхватив её ноги, прижался головой к подолу платья. Парик его при этом резком движении съехал набок.
— Матушка, не сдавайся! — воскликнул он. — Не бросай нас. Не токмо никто не спорит, но каждый разумный сын отечества признать должен, что без тебя всем нам или плаха, или изгнание. Не все ещё потеряно. И армия наша с турками покончила и готова за тебя биться, и деньги найдем. Можем помощи у иностранных государей попросить. Ведь Пугачевщина — как моровое поветрие, и на их дом перекинуться может. Мы ещё не проиграли.
Екатерина с немалым удивлением смотрела на человека, который прежде непрерывно интриговал за ее спиной. Взглянув на остальных сановников, она увидела их солидарность со сказанным.
— И больше нечего политесы разводить с холопьем, — глухо прорычал младший Панин. — Всякий отец совершенную волю имеет с детьми своими поступить как заблагорассудит. В дугу их. В бараний рог. Как зверей неразумных. А Пугача надо извести. Любой ценой. На нем вся смута держится.
— Прозывающийся Емельяном Пугачевым — вор, но не простой. Сомнения имею, что мужик, — почти прошептал Суворов, но все его услышали. — Речи его выдают натуру образованную. Языками владеет. И званиями книжными похваляется.
— Тем паче следует низвести его в погибель, — Вяземский был менее эмоционален, но не менее решителен, чем Панин. — Убийством вашего сына, Государыня, Емелька всему миру показал свою богомерзкую рожу. Мы должны добиться от церкви отлучения для Пугача. Сверх того, церкви должно донести до народа, что он Антихрист, и всякий, присягнувший ему, тут же будет отлучен от церкви как слуга дьявола.