К счастью, ехать в Троице-Сергиевую Лавру, вотчину архиепископа, не пришлось. Видимо, ещё раз посылая мне сигнал, он устроился в патриарших покоях Кремля. С петровских времен эти палаты были без хозяина. В них устроили библиотеку и варили миро. Но трапезная была свободна, в ней-то меня и ждал Платон Левшин.
— Добрый вечер, Петр Федорович. Рад, что вы присоединились к моему скромному столу.
Стол был действительно скромным, а блюда вполне простонародные. Каша, рыбный пирог, кисель, квас. Ну что же. Не для набивания брюха меня пригласили, а для выноса мозга. Страшновато, однако. Не хотелось бы поссориться.
Разговор начался с моего чудесного исцеления от отравления и обета, с этим связанного. Владыко расспросил меня, как я себе представляю освобождение православного люда от ига католических и мусульманских владык.
— Владыко, это будет совершенно естественный процесс. Священная Римская империя и Польша, несомненно, ввяжутся в конфликт со мной. И по итогам я отберу у Польши все земли, населенные православными. Возможно, что и от Габсбургов оторву часть. Но больше рассчитываю на создание независимых государств под протекторатом России. Турцию же следует просто разорвать в клочья и отбросить назад в Азию.
Архиепископ удивленно вздернул бровь.
— Вы так уверены, что победите?
— Разумеется. На моей стороне народ. И не только мой, но и их собственный, — пафосно заявил я, и тут же поправился. — Ну, кроме мусульманского, конечно.
— Народ это дитя, — задумчиво произнес Платон. — Он никогда ничего не решает сам. Всегда решают за него.
Я нахмурился. Кажется, сейчас мне будут втирать насчет богоданности иерархий.
— Не согласен, владыко. У народа есть интересы, вокруг которых он всегда может объединиться без глубокомысленных рассуждений и выдвинуть своих лучших сынов.
Архиепископ при этих словах выразительно на меня посмотрел, но я не стал отвлекаться.
— Свобода от рабства и равенство перед законом — это базовые потребности. Пока монархи Европы не обеспечат их своим народам, у меня всегда будет поддержка. А бить в спину для меня совершенно не зазорно.
Платон задумался и сосредоточился на еде. Я не стал мешать ходу его мыслей.
— В ваших речениях я слышу отзвук французского вольтерьянства. Я знаком с некоторыми трудами. Quand Adam bêchait et Ève filait, où donc était le gentilhomme, — произнес он с задумчивой интонацией. Увидев мой непонимающий взгляд, он быстро исправился. — Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто тогда был дворянином? По крайней мере, в этой формуле не отрицается Господь, а значит, понять друг друга сможем, — налил себе и мне кваса и продолжил. — Как вы себе представляете церковь в обществе, лишенным сословий?
Ого! Архиепископ не только не дремуч, но и неплохо образован. Интересно, он сам читал просветителей в оригинале или ему кто перевел? Тогда можно поднять духовную планку нашего разговора на новую отметку.
— Если дойти до пределов революционности, то церковь отделяется от государства, лишается любой финансовой поддержки и осуществляет свою деятельность сугубо на пожертвования.
Архиепископа слегка перекосило от такой перспективы. Я же мысленно усмехнулся. Это я ещё про снесенные храмы не стал говорить и расстрелянных священников.
— Но я отнюдь не сторонник такого радикализма. Я считаю, что церковь это важный орган государства, и готов выделять ей потребные средства. А не как в известном выражении: они работают, а вы их хлеб едите. Церковь может приложить свои силы для истребления неграмотности. Может заботиться о немощных. Может выступать посредником в ссорах хозяев и работников. Может предлагать полезные новации от имени мирян. Церковь может быть авангардом государства в сопредельных странах. Она может очень много чего. Вопрос: хочет ли она?
Платон опять задумался. И это не выглядело как тормознутость. Я уверен, что он сейчас прокачивал в уме многочисленные варианты и рассматривал возможные проблемы. Я ведь предложил радикально изменить дух церкви. Из сытого и ленивого паразита превратить ее в агрессивного хищника. Я лично сомневался, что такая трансформация возможна. Но почему бы не попробовать?
— Я слышал, что вы сторонник восстановления патриаршества. Так ли это?
Ага. Мысли сделали оборот и вернулись к насущному.
— Да, это так. Ибо все, что я сказал о церкви, она сможет воплотить, только если во главе нее будет стоять настоящий сильный пастырь. То, что сейчас церковь является всего лишь одной из государственных коллегий, это печальное явление. От этого страшным образом страдает ее авторитет.