Ной вгляделся в свое отражение в зеркале. Вид у него был слегка помятый. Накануне он позволил себе пропустить пару рюмок, что случалось нечасто. Он провел ладонью по щеке, прикидывая, можно ли обойтись без бритья. У него вошло в привычку бриться по утрам на работе в туалетной комнате хирургического отделения — таким образом удавалось выкроить несколько лишних минут и прибыть в больницу чуть раньше. Однако он вспомнил, что сегодня не совсем обычный день и можно не спешить. Во-первых, суббота, а значит, плановых операций гораздо меньше, чем в будни, но главное — сегодня первое июля, День больших перемен, как его называли в БМБ: начало учебного года для клинических ординаторов. Приступает к работе целая группа новичков, уже работающие переходят на следующую ступень, а пятикурсники завершают обучение и начинают очередной этап карьеры, становясь штатными врачами в различных больницах и клиниках. Все, кроме Ноя. По результатам голосования Совета ординатуры и хирургического факультета университета решено было назначить доктора Ротхаузера главным ординатором — пост, которым Ной чрезвычайно гордился. Теперь он становился кем-то вроде дорожного полицейского, руководящего движением на оживленном перекрестке. В большинстве других клиник эту должность попеременно занимали ординаторы, прошедшие пятилетнее обучение. Но в БМБ дело обстояло иначе: звание главного ординатора добавляло еще один год обучения. С помощью Марджори О’Коннор, заведующей учебной частью, и двух находящихся в ее подчинении координаторов Ной должен будет планировать ротацию младших и старших ординаторов между отделениями, а также составлять расписание практических занятий в учебном центре и суточных дежурств в больнице. Вдобавок ко всему он отвечал за утренние обходы, а также за еженедельные, двухнедельные и ежемесячные больничные конференции. Составление расписания лекций, которые являлись частью академического курса, тоже было на нем. Словно мамочка-наседка, главный ординатор следил, справляются ли его подопечные со своими обязанностями, посещают ли занятия и выдерживают ли напряженный рабочий график.
Поскольку необходимость спешить отпала, Ной открыл шкафчик над раковиной, достал бритву и пену для бритья. Намыливая перед зеркалом щеки, он вдруг понял, что улыбается. Новая должность сулила огромный объем работы — особенно с учетом того, что у него по-прежнему останутся свои пациенты и плановые операции, — однако Ной знал: грядущий год принесет ему радость и удовлетворение. Больница была его миром, его вселенной, и теперь он, как главный ординатор, становился ее властелином. Избрание на должность Ной рассматривал как огромную привилегию: как показывал опыт его предшественников, после завершения ординатуры ему наверняка предложат место штатного хирурга Бостонской мемориальной больницы. Получить возможность работать в крупнейшем медицинском центре при одном из ведущих университетов мира — все равно что вытянуть счастливый лотерейный билет. Ной давно мечтал об этом. Наконец-то все его усилия, жертвы, годы самоотверженной учебы окупятся и принесут свои плоды.
Расправившись со щетиной несколькими взмахами бритвы, Ной юркнул в узкую душевую кабинку. Минут десять спустя он вылез и принялся энергично растираться полотенцем. Никаких сомнений: год предстоит сумасшедший, но, с другой стороны, есть и положительные моменты — например, больше никаких ночных звонков и экстренных операций, хотя Ной не сомневался, что и так большую часть вечеров будет проводить в больнице. Однако разница заключалась в том, что теперь Ротхаузер сам может выбирать интересующие его случаи. И не придется отвлекаться на черновую работу, которой обычно загружают молодых ординаторов, вроде смены повязок, промывки катетеров или обработки нагноившейся раны. Отныне Ной сам будет поручать такие дела первокурсникам. Перед ним же открывались невероятные возможности для серьезной хирургической практики, от которых просто дух захватывало.
Единственной ложкой дегтя — и ложкой немаленькой, отравляющей всю бочку меда, — была эта чертова конференция по летальным исходам. Ной не мог переложить ответственность за ее подготовку ни на кого другого. Он, и только он один, должен проводить расследование по каждому случаю смерти пациента, а затем выступать с отчетом. Нежелание Ноя заниматься отчетом было вполне понятным. Поскольку чаще всего речь идет о врачебных ошибках, ему придется обращать внимание на профессиональные, а порой и личные недостатки коллег, указывать пальцем на виновных и перетряхивать чье-то грязное белье на глазах удивленной публики, так как сама специфика конференции предполагала именно такой разбор летальных исходов. Причем собрание обычно проходило в обстановке общей нервозности, эмоционального накала и неизбежно возникающих взаимных обид и подозрений. Учитывая непростой характер многих докторов, атмосфера нередко становилась откровенно взрывоопасной, и если не находился козел отпущения, разрядить ее бывало довольно трудно. За пять лет работы в клинке Ной не раз становился свидетелем того, как в конечном итоге на докладчика, словно на гонца, принесшего дурную весть, обрушивалась ненависть собравшихся. Предшественнику Ноя на посту главного ординатора частенько доставалось, и теперь у Ротхаузера были все основания опасаться, что его постигнет та же участь. А поскольку он сам был непосредственным участником злополучной операции, окончившейся смертью Брюса Винсента, ситуация выглядела и вовсе угрожающей. И хотя Ной был уверен в правильности принятого решения — экстренно перевести пациента на аппарат искусственного кровообращения, — он понимал, что другие хирурги могут усомниться в этом.