Держа на коленях письмо от Паулы.
Залитые слезами буквы темнели, потом расплывались.
Что, если Паула права?
Это женщина с чистой душой, она и поет как ангел.
Да, Паула сказала правду:
Все, кто жил рядом со мной, уходили в могилу до срока.
Может быть, я виновата в их смерти?
Значит, придется над этим подумать,
Попробовать уберечь Шарлотту.
Нужно пореже с ней видеться… да, так оно лучше.
Внучка больше не будет у них ночевать,
Это самое главное.
Шарлотта должна жить.
Только… возможно ли это?
Часть третья
1
Шарлотте уже исполнилось шестнадцать лет.
Серьезная, вдумчивая девушка блестяще училась в школе,
Но временами казалось, что она не от мира сего.
Паула считала упрямство главным ее недостатком.
Они с Шарлоттой теперь не очень-то ладили.
Альберт, как всегда, был увлечен медицинскими изысканиями,
И женщины долгие дни проводили наедине
В размолвках, взаимных попреках, что, в общем,
вполне объяснимо.
Шарлотту все чаще одолевали противоречивые чувства:
Она обожала Паулу и… не выносила ее.
Однако не уставала слушать ее пение.
Ходила на все концерты певицы, когда та выступала в Берлине,
С тем же трепетом, что и впервые.
Паула – звезда, величайшая дива средь всех современных.
И на ее выступления собирались толпы людей.
Недавно она записала блестящую версию своей «Кармен».
На одном из концертов Шарлотта сидела в первом ряду.
Паула долго держала финальную ноту,
Последнюю в этом концерте.
Слушатели затаили дыхание.
Звук мягко стихал, переходя в тишину,
А дальше триумф, овация, нет, больше – апофеоз ее славы.
Со всех сторон неслись громкие крики «браво!».
Шарлотта глядела на сцену, усыпанную цветами.
Скоро эти букеты украсят гостиную в их квартире,
Море красных цветов.
И вдруг в это красное море вторгается диссонанс.
Вначале Шарлотта не поняла, что случилось.
Может быть, это своеобразная демонстрация восхищения?
Резкие, грубые выкрики, громкий, пронзительный свист.
Нет, непохоже.
Эти звуки неслись откуда-то сверху,
И непонятно, откуда именно, —
В зале еще стоял полумрак.
Хриплые крики все громче и громче,
Теперь они заглушили овацию.
Пауле все уже ясно, она ушла за кулисы,
Не желая этого слышать,
К чему слушать вопли ненависти?!
Мужчины выкрикивали угрозы и оскорбления,
Веля Пауле убраться отсюда —
Здесь она публике не нужна!
Шарлотта, дрожа, пробралась в гримерку,
Боясь увидеть Паулу раздавленной,
Но нет, певица стоит перед зеркалом
И выглядит сильной, почти бесстрашной,
И это она утешает Шарлотту:
Ничего не поделаешь, с этим нужно свыкаться…
Но ее голос звучал неискренне,
А спокойствие плохо скрывало тревогу.
Они вернулись домой, где их ждал Альберт.
Его ужаснул рассказ о случившемся.
Эта сцена внушила ему физическое отвращение.
Ситуация и впрямь становилась невыносимой;
Кое-кто из друзей собрался покинуть Германию.
Значит, их тоже к этому вынуждают.
Конечно, Паула могла бы петь и в Америке,
Да и Альберт наверняка мог бы найти там работу.
Нет! – сказал он, как отрезал. Это даже не обсуждается.
Наша родина здесь —
Здесь, в Германии.
Нужно быть оптимистом[6] и верить, что ненависть недолговечна.
2
Но в январе тридцать третьего года к власти пришла ненависть.
Паулу лишили права выступать перед публикой.
Альберту также грозила профессиональная смерть:
За медицинскую помощь врачам-евреям уже перестали платить.
У него отобрали лицензию на преподавание,
А ведь он совершил столько важнейших открытий.
Репрессии ширились, всюду сжигали книги.
По вечерам у Саломонов сходились люди —
Артисты, интеллектуалы, врачи.
Кто-то из них по-прежнему верил в скорый конец этого шабаша:
Мол, это всего лишь фатальные следствия кризиса.
Если страна попадает в беду, начинают искать виноватых.
Шарлотта слушала эти споры втоптанных в грязь людей.
Курт Зингер тоже сюда приходил.
Его сместили с поста дирижера Берлинской оперы.
Мужество и обаяние выдвинули его на передний край.
Он пытался наладить хоть какие-то связи с нацистами,
Выступая в защиту изгнанных ими артистов.
Предложил создать культурную ассоциацию немецких евреев.
Партийный босс, принявший его, медлил с ответом.
Он должен бы отказать, но Зингер вызвал его восхищение.
Разговор прерывался долгими паузами,
Тишиной, где возможен любой исход —
6
Американский кинорежиссер австрийского происхождения Билли Уайлдер говорил: «Пессимисты кончили в Голливуде, оптимисты – в Освенциме».