Нового человека существа, сосредоточенные на еде, заметили не сразу. Один вдруг замер, уставившись на Дмитрия черными блестящими глазами, потом тревожно вскрикнул, его товарищи заверещали хором и прыснули в разные стороны, почти мгновенно растворившись среди травы.
Священник обернулся через плечо, вздохнул, заглянул в свой мешочек и вытряхнул на дорожку его содержимое — несколько маленьких кусков хлеба или сухарей. После чего развернулся и шагнул к по-прежнему неподвижному охотнику, на ходу надевая небольшие круглые очки, которые по-простому висели у него на шее на веревочке, рядом с резным деревянным крестом.
— Протоиерей Алексий Озеров, я могу чем-то вам помочь?
— Благословите, отец Алексий, — отмер Дмитрий, машинально склоняя голову и складывая руки перед собой.
Священник невозмутимо перекрестил его, положил ладонь на лоб и благословил, после чего продолжил в прежнем спокойном тоне:
— Так чем могу помочь, сын мой?
— Да, простите, — окончательно собрался охотник. — Я Дмитрий Косоруков, расследую убийство казначейского проверяющего Шалюкова.
— Этого бедного тихого человека убили? Упокой, Господи, его душу, — он перекрестился, — но кому это могло понадобиться?
— Вот это я и пытаюсь выяснить. Я, конечно, не прошу вас нарушить тайну исповеди, если вдруг к вам являлся за прощением убийца, но, может быть, вы от кого-то что-то слышали? Шалюков, говорят, приходил в церковь. Он, случайно, не исповедовался? Или, может быть, кто-то упоминал о его врагах? Ссорах?
— Не представляю, — качнул головой священник и повел рукой, предлагая пойти по дорожке дальше. — Не будем мешать, у них нынче время ужина.
— Кто это был? — осторожно спросил Дмитрий.
— Мелюзга эта? — улыбнулся в бороду отец Алексий. — Да Бог их знает. Хухлики, может, а может — нет, я не очень-то разбираюсь.
— Хухлики… — переспросил охотник. — Постойте, водяные черти?
— Да ну, какие они черти, коли освященный хлеб за обе щеки трескают? — развеселился священник. — Нечистики мелкие.
— И вы их подкармливаете?
— Чем очищаю и благословляю на добрые дела, — продолжая улыбаться, назидательно добавил он. — Хоть и нечистые, а все — Божьи твари неразумные, чего на них злиться да пенять? Доброе слово им скажешь, хлеба дашь — они и не озоруют с людьми, какой им после интерес проказничать, на сытый живот?
— Справедливо, — ответил на это Дмитрий, хотя рассуждения священника звучали неожиданно для духовного лица.
Казалось бы, именно ему в первую очередь полагалось осуждать само существование нечисти — полуразумных живых существ чародейской природы, селившихся рядом с людьми потому, что для жизни им требовались остатки чар и эмоции. Обычно — отрицательные, отсюда и вредоносность.
Но похоже, здешнему священнику удалось перевести их на другую кормежку.
— И все-таки, можете ли вы что-то сказать про Шалюкова?
— Про Шалюкова, — рассеянно повторил отец Алексий, глядя себе под ноги. — Антон… Антон Петрович, кажется? Дайте подумать…
Несколько саженей они прошли в молчании. Священник задумчиво разглядывал кладбище, а охотник его не торопил — попросил же человек время подумать, чего дергать.
Да и вообще, кладбище это действовало на него удивительно благотворно. Задумавшись об этом, Дмитрий поймал себя на том, что его совсем ничего не беспокоит. Вот буквально еще на площади голова почти пухла от обилия суетных мыслей и волнения об исходе дела, а сейчас на душе так легко, как не было уже очень давно. Может быть, еще с тех пор, как он был зеленым школяром, приходил с занятий домой, а там вкусно пахло свежим хлебом. И мать еще была жива, улыбалась, взлохмачивала ему рукой вихры на макушке и неизменно говорила: "Димуша, иди умывайся, да к столу сядем".
Странно только, что ощущение это посетило его именно на кладбище.
— Хотите чаю? — вдруг предложил священник и пояснил, не дожидаясь вопроса: — Простите, мне на ходу плохо думается, а вот за чаем — прекрасно. У меня хороший, чиньский, и варенье к нему вкусное…
— Можно и чаю, — согласился Дмитрий.
Домик священника стоял на другой стороне кладбища, подпертый сваями, у самой речки, которая здесь закладывала очередную петлю и пересекала город. Кладбище было небольшим и старым, на нем покоились первые поселенцы этой земли, еще с тех пор, когда хорошей каменной церкви в Шнали еще не было, а была только крошечная деревянная часовенка. Прекратили хоронить тут не потому, что город разросся, а потому, что река постоянно подмывала берег. Строиться было нельзя по той же причине, и участок возле кладбища отдали под городской парк, каковым назывался участок едва облагороженного сырого леса, превращавшегося в болото по весне и иногда после сильных дождей в горах. Теперь хоронили в другом месте, на выезде из города, за перелеском. Обо всем этом священник охотно рассказывал по дороге с видом заправского экскурсовода, а Дмитрий без особого интереса слушал.