Несмотря на дефект зрения, Крылов обладал снайперскими способностями. Воевать в Великую Отечественную он начинал в подразделении снайперов, потом его перевели в кремлевский полк, в охрану маршала К. Е. Ворошилова. Способности к меткой стрельбе передались и его внуку. Это наследственное.
Ирина Крылова: «Мы часто гуляли с отцом по Москве. Он говорил мне: знаешь, что это за особняк? Построен архитектором таким-то для купца такого-то. Он блестяще знал старую Москву и вообще историю России. И отцом он был изумительным. На мой день рождения, в январе, дарил мне корзину самых необычных цветов. Гладиолусы зимой и сейчас непросто достать, но он где-то их доставал. Он по жизни был художником…»
Фотографии Крылова, вспоминают знавшие его люди, не передают живых особенностей его внешности. Глубоко посаженные близорукие глаза, лыс… А в жизни он обладал магнетизмом, способностью гипнотически воздействовать на людей. Нравился женщинам. Он имел очень красивую фигуру, был атлетического сложения. По возможности каждый день, вспоминает его дочь, бегал кроссы до десяти километров, утром или вечером, смотря по обстоятельствам. Обязательно минут сорок — гимнастика. Хорошо играл в большой теннис. Сергей Михайлович обладал отменным здоровьем и очень за ним следил. Генерал Галустьян вспоминает: Крылов имел обыкновение после работы, то есть, как правило, глубокой ночью, пробежаться от академии до станции метро «Войковская» (это метров пятьсот), где его поджидал водитель служебной машины. Можно предположить, как удивлялись редкие прохожие, навстречу которым ночью бежал трусцой человек в форме генерал-лейтенанта милиции… Сергея Михайловича многие считали человеком с очень большими странностями, это мягко сказать. Он об этом знал, но меняться не собирался[29].
«Отец не имел намерения уходить из жизни, я это точно знаю. Он строил планы и даже советовался со мной, четырнадцатилетней девочкой. Выйдя в отставку, намеревался писать книги. При его способностях и связях отец не остался бы без дела», — говорит Ирина Сергеевна.
Тем не менее произошло то, что произошло.
Еще накануне, вечером 18 апреля 1979 года, общавшиеся с Сергеем Михайловичем коллеги не замечали в его поведении чего-то особенного. На тот момент лишь узкий круг лиц знает, что решение об отставке Крылова принято, но пока не озвучено (ждут возвращения из отпуска министра). Официальные проводы начальника устраивать преждевременно. 19 апреля, в пятницу, в академии намечено торжественное собрание, посвященное очередной годовщине со дня рождения В. И. Ленина. Его проводит первый заместитель начальника академии К. И. Варламов. Неожиданно в зале появляется Крылов — в парадной форме и (шепнули организаторам) при оружии. Передает в президиум записку, в которой просит слова и возможности проститься со знаменем академии. Почувствовав недоброе, Варламов быстро сворачивает мероприятие. Сергей Михайлович проходит в свой кабинет. Через некоторое время раздается выстрел. Крылова обнаруживают в комнате отдыха, он стрелял в сердце. На столике — записка, адресованная Николаю Анисимовичу Щёлокову. В последние минуты он думал о нем. И думал так: «Будь проклят, ты отнял у меня Академию».
А если бы Сергею Михайловичу дали возможность выступить на собрании? Впоследствии некоторые полагали, что его самоубийство было вызвано последним унижением — отказом дать ему слово. Нет, решение к тому моменту было принято. Написаны прощальные письма: по дороге на работу шофер по просьбе начальника опустил в почтовый ящик два конверта. Известно, кому адресовано, по крайней мере одно из посланий — тележурналисту Льву Вознесенскому. Вот оно:
«20.04.79.[30]
Дорогой друг, Лев Александрович!
Это мое посмертное письмо я адресую тебе. Среди многих людей, которые меня окружали, я выбрал тебя, так как ты, на мой взгляд, воплощаешь идеалы, к которым стремится всё светлое, всё честное, всё настоящее.
Ты светел и истинен, как настоящий коммунист. Ты вдохновлял меня до последней минуты.
Скажу тебе в свой предсмертный час: я верил в идеалы, но они растоптаны; я верил в справедливость, но она распята; я верил в то, что только труд и честь определяют ценность человеческой личности, но это оказалось глубоким заблуждением. Я, идеалист и романтик, оказался в этом мире банкротом.
Нет сил жить. Если у человека убита вера и надежда, он труп.
Господи! Как я работал! Как горел, как боролся! И чем благороднее была цель, чем вдохновеннее труд, тем больше ненависть власть имущих.
29
В. Полубинский вспоминает: «Мы как-то с ним ездили в командировку в Нальчик. Утром уборщица в гостинице спрашивает меня: „Ваш товарищ нормальный?“ Они привыкли к другому поведению высоких гостей из Москвы. А Сергей Михайлович утром надел спортивную форму и — на пробежку по центру города».