Я не стал наливать его в простую кружку. Нашел на полке старый, вырезанный из черного рога кубок, который выглядел достаточно по-варварски и по-колдовски. Я наполнил его этим напитком и понес на ристалище.
Когда я вышел на тренировочную площадку, Матвей, который подметал двор, едва заметно кивнул мне в сторону старого, заброшенного амбара. Я понял — наш гость уже занял свое место в зрительном зале.
Спектакль начинался.
Ярослав уже стоял у манекена, делая вид, что разминается. Я подошел к столу с напитками и демонстративно, так, чтобы меня было хорошо видно из окна амбара, взял черный роговой кубок. Я поднял его на уровень глаз, словно проверяя содержимое на свет, а затем медленно, торжественно, подошел к княжичу.
— Время, княжич, — сказал я громко и отчетливо.
Ярослав развернулся. На его лице была маска предельной концентрации. Он взял кубок двумя руками, как будто это была священная чаша, и, запрокинув голову, одним долгим глотком осушил его до дна.
А затем он начал играть.
Он содрогнулся, его тело напряглось. Он издал низкий, утробный рык, который эхом пронесся по двору и тут же эффект покраснения кожи от [Крови Дракона] начал свою работу. Кожа на его шее и лице действительно начала наливаться багровым цветом от прилива крови, вызванного копытнем. Его дыхание стало частым и прерывистым.
— Р-р-ра-а-а! — взревел он, издав боевой клич, полный дикой, первобытной ярости.
Его глаза, казалось, потемнели. Он развернулся и, не размениваясь на приемы, обрушился на самый тяжелый тренировочный манекен, круша его изо всех сил.
Он бил со всей силы, вкладывая в каждый удар вес своего тела. Тренировочный меч превратился в боевой топор.
БУМ! БУМ! БУМ! — глухие, тяжелые удары разносились по крепости. Княжич крушил, ломал, рвал толстую кожу, выбивая из манекена облака пыли и песка. Он сопровождал каждый удар яростным ревом, полностью вжившись в роль берсерка, потерявшего контроль.
Это было страшное и одновременно великолепное зрелище. Княжич играл безумца мастерски.
Точка зрения Михея:
Михей сидел в полумраке заброшенного амбара, глядя на ристалище через щель между досками. Он видел десятки боев, сотни воинов, но то, что его глаза видели сейчас, не укладывалось в голове.
Он видел, как колдун подает княжичу зловещий черный кубок с темным содержимым. Точно таким же как содержимое, которое передал ему Прохор.
Ярослав выпивает его.
И через мгновение спокойный, собранный юноша превращается в ревущего, краснолицего демона. Он видел эту нечеловеческую, слепую ярость. Слышал эти удары, от которых, казалось, содрогались стены самого амбара.
Михей сжал в кармане сосуд с темной жидкостью, который дал ему Прохор. Его сердце бешено колотилось от триумфа.
Он не ошибся. Прохор не соврал.
Это было не просто усиление, а настоящее колдовство. Темное, страшное, боевое колдовство, которое превращало человека в зверя. И он, Михей, сумел добыть такой ценнейший продукт.
Теперь он был полностью и безоговорочно убежден. Информация Прохора подтвердилась на сто процентов. Михей не просто украл секрет, а получил оружие, которое позволит им сделать всех своих воинов такими же и завоевать земли соседних родов.
Ложный купец дождался, пока Ярослав, «изнемогая» от приступа ярости, рухнет на одно колено, а повар и стражник подбегут, чтобы увести его. Затем он бесшумно покинул свой наблюдательный пост.
Его миссия была выполнена. Он добыл для своего господина величайший секрет рода Соколов.
Ярослав сыграл свою роль до конца. После последней, самой яростной серии ударов он, шатаясь, опустил меч и рухнул на одно колено, тяжело дыша. Его лицо все еще было багровым, а грудь вздымалась так, словно он пробежал несколько верст без остановки.
Я и Борислав тут же подбежали к нему, как и было условлено. Борислав подхватил его под одну руку, я — под другую.
— Тише, княжич, тише, — говорил я громко, чтобы было слышно издалека. — Ярость уходит. Сейчас станет легче.
Мы повели его, «изнемогающего» после приступа, прочь с полигона, в сторону его покоев, предоставляя нашему зрителю идеальный финал для его донесения.
Когда мы завели Ярослава за угол, и он убедился, что мы скрылись из виду, он тут же выпрямился. Эффект от копытня уже проходил, и он с усмешкой вытер пот со лба.
— Ну как я, наставник? — спросил он. — Достоверно изобразил бешеного кабана?
— Более чем, княжич, — кивнул я, глядя в сторону опустевшего сенника. — Наш гость наверняка поверил, — но не успел я договорить, как из тени галереи к нам вышел Степан Игнатьевич.