Так вот, кухня была катастрофой. Котлы покрыты нагаром, ножи тупые, разделочные доски черные от въевшейся грязи. В углу стояли бочки с испорченной крупой. Мухи кружили над остатками какой-то похлебки, которая больше походила на помои.
Я вздохнул. Кажется, где бы я ни оказался, моя работа всегда начинается с одного и того же. С генеральной уборки.
Я подошел к местным поварам. Их старший, мужчина с лицом, похожим на печеное яблоко, глядел на меня волком.
— Чего надобно, соколик? — пробасил он с вызовом.
— Надобно, чтобы вы подняли свои задницы и навели здесь чистоту, — сказал я ровным голосом. — А потом помогли мне приготовить еду для всей крепости.
Он усмехнулся:
— А то что? Прикажешь нас высечь? Мы пленные. Работать не обязаны.
Остальные повара захихикали, поддерживая своего главаря. Один, самый молодой, даже показал мне кулак.
Я просто посмотрел им в глаза. Каждому из них:
— Я — Алексей, знахарь рода Соколов и повар.
Смех стих.
— А это, — я кивнул на Борислава, который бесшумно возник за моей спиной, — мой друг. Он очень не любит, когда на кухне грязно.
Старший повар сглотнул, глядя на ледяное лицо Борислава и на его руку, спокойно лежащую на рукояти оружия.
— Выбор за вами, — продолжил я. — Либо вы работаете со мной, как повара, в тепле и сытости. Либо вы отправляетесь в холодную яму, но учтите, кормить я вас там не обещаю. А я найду сговорчивых парней.
Они переглянулись. Выбор был очевиден. Угрюмо поднявшись, они взялись за скребки и ведра.
Первый день был самым тяжелым. Местные повара работали нехотя, тянули время, каждое мое указание встречали угрюмым молчанием, но я был терпелив. Я знал, что переломный момент обязательно наступит.
— Ты, — обратился я к самому молодому, долговязому парню с рыжими вихрами, — как звать?
— Вася, — буркнул он, не поднимая головы от котла, который отмывал от многолетнего нагара.
— Сколько лет работаешь на кухне?
— Да с малых лет. Отец был поваром, деда тоже.
— И чему он тебя научил? Жарить все до угля? Или солить так, что есть невозможно?
Вася вспыхнул:
— А ты сам-то умеешь что-нибудь, кроме как приказывать?
— Посмотришь, — спокойно ответил я.
К вечеру первого дня кухня была отмыта до приемлемого состояния. Я осмотрел их припасы. Неплохо живут Боровичи. Очень неплохо.
— Ужин будем готовить вместе, — объявил я. — Вася, руби лук. Не кусками, а мелко.
— Зачем так мелко? — проворчал он.
— Увидишь.
Я взялся за мясо — нарезал его тонкими полосками, обжарил на сильном огне, добавил лук. Аромат поплыл по кухне, и я заметил, как повара начали принюхиваться.
— А теперь главное, — сказал я, доставая из своих припасов небольшой мешочек со специями. — Немного тмина, сушеный укроп…
Когда я подал тарелку Васе, его глаза расширились:
— Это же обычное мясо с луком… Как ты добился такого вкуса?
— Не секрет, — улыбнулся я. — Просто знание того, когда что добавлять.
На второй день атмосфера изменилась. Повара все еще работали неохотно, но уже не с открытой враждебностью. Они начали задавать вопросы — осторожно, исподтишка.
— А зачем ты соль в самом конце добавляешь? — спросил один.
— А почему мясо сначала на сильном огне, а потом убавляешь? — поинтересовался другой.
Я отвечал терпеливо, объяснял основы кулинарного мастерства. К концу дня они уже не прятали любопытство.
К исходу третьего дня чудо свершилось. Вражеская кухня работала, как часы. Повара, еще недавно готовые перерезать мне горло, теперь ловили каждое мое слово. А старший, тот самый, что плевался в первый день, подошел ко мне перед вечерней сменой:
— Слушай, Алексей… — он помялся. — А ты… ты бы не мог показать, как ту подливку делать? Что вчера к каше подавал?
Я посмотрел на этого грубого мужика, в глазах которого впервые за три дня появилось что-то, кроме злости.
— Могу, — сказал я. — Завтра покажу.
Он кивнул и отошел, но я видел — переломный момент наступил. Из врагов они превратились в учеников.
А мы все ждали ответа от воеводы Богдана, который должен был решить судьбу войны.
Лагерь Морозовых — Боровичей
Командирский шатер Глеба Морозова стоял на высоком холме, откуда открывался вид на дальние земли Соколов. Внутри царила атмосфера спокойной уверенности — та самая, что бывает у охотников, которые загнали добычу в угол и готовятся нанести последний удар.