— Как ты передашь им сообщение так, чтобы они поверили?
Всеволод позволил себе слабую, гордую усмешку.
— У меня есть способ надежнее любого гонца. Птица, которая знает лишь одну дорогу — прямо в голубятню в главной усадьбе Морозовых.
— Тогда к делу, — голос Степана Игнатьевича был холоден и лишен всяких эмоций. — У нас мало времени. Рассказывай план Морозовых. В деталях.
Всеволод откинулся на стену, и на его губах появилась кривая, полная горечи усмешка.
— План? О, план был изящен в своей простоте. Зима. Дороги непроходимы. Крепость отрезана от мира. Глеб подходит с армией, а я… я просто открываю ему восточные ворота. Никакой осады, никакой лишней крови. Чистая, тихая смена власти.
— И ты верил, что он оставит тебя в живых? — спросил управляющий.
— Я верил, что смогу его переиграть, — мрачно признался Всеволод. — Он обещал мне место наместника.
Степан Игнатьевич кивнул, оценив его откровенность.
— Хорошо. Теперь главный вопрос. Как мы заманим этого волка в капкан?
— Нужно заставить его поверить, что все идет по плану, — ответил Всеволод. — Что князь при смерти, а крепость в хаосе.
— И ты думаешь, Глеб поверит в простое письмо «Приходи, все готово»? — скептически заметил управляющий. — После своего провала в Заречье он будет осторожен, как никогда.
— Он будет осторожен, — согласился Всеволод. — Но он также будет отчаянно желать реванша. Ну а я дам ему наживку, от которой он не сможет отказаться.
Всеволод на мгновение задумался, и в его глазах блеснул огонек стратега.
— Он ждет вестей не только от меня, — сказал Всеволод. — Он знает, что Демьян был моим человеком. Мы должны обрубить этот канал и одновременно показать мою решительность.
— И как ты это сделаешь?
— Я сообщу ему о смерти Демьяна, — холодно ответил Всеволод. — Напишу, что старый дурак начал подозревать неладное, задавать лишние вопросы. Что мне пришлось его убрать, чтобы не сорвать план. Это покажет Глебу, что я не остановлюсь ни перед чем. Он уважает только силу.
Степан Игнатьевич внимательно смотрел на него, оценивая всю глубину цинизма этого хода.
— Хорошо, — кивнул он. — Это сработает. Что еще?
— Еще я сообщу о ложной болезни в дружине, — продолжал Всеволод. — Что половина воинов слегла от какой-то хвори. Это заставит их поторопиться с атакой, пока оборона ослаблена.
— А когда они придут?
— Попадут в засаду, которую мы заранее подготовим, — закончил Всеволод. — И будут уничтожены.
Степан Игнатьевич долго смотрел на бывшего воеводу.
— Ты понимаешь, что предаешь своих союзников?
— Я спасаю свою семью, — ответил Всеволод. — А Морозовы все равно предали бы меня первыми. Так хотя бы от этого будет польза.
— Хорошо. Идем писать это письмо.
Канцелярия управляющего была ярко освещена множеством свечей. За столом сидел Всеволод. Кандалы с него сняли, но у стены, как каменные изваяния, застыли два гвардейца, включая Борислава.
— Начинай, — сказал управляющий.
Всеволод взял перо.
— Письмо должно быть правдивым, — сказал он, глядя не на Степана, а на чистый лист пергамента. — Глеб знает мой слог. Он почувствует фальшь.
— Тогда пиши так, чтобы он не почувствовал.
Всеволод криво усмехнулся и начал писать. «Глебу Морозову, с почтением и преданностью. Дела идут превосходно. Старый сокол окончательно ослаб…»
Он писал медленно, подбирая слова. Закончив первый абзац, он поднял голову, подумал немного и снова склонился над письмом. «Пришлось убрать Демьяна. Дурак начал подозревать неладное, задавать лишние вопросы. Свалили на внезапную болезнь сердца — похоронили уже. Больше проблем от него не будет».
— Хорошо, — одобрил Степан Игнатьевич. — Жестоко, но убедительно. Продолжай.
«Ярослав сломлен горем… Дружина без четкого командования…»
— Теперь нужно заставить его торопиться, — сказал Всеволод, отрываясь от письма. — Дать ему повод ударить сейчас, а не ждать зимы. Небольшая вспышка хвори в гарнизоне… слухи о слабости. Это заставит его действовать, пока «железо горячо».
Степан молча кивнул. План был хорош.
Всеволод дописал еще несколько строк, а затем отложил перо.
— Теперь последнее. Личный знак. Что-то, что знаем только мы двое. Иначе он не поверит до конца.
— Какую деталь ты можешь добавить?
— У Глеба есть старый шрам на левой руке — от волчьих когтей, полученный на охоте в молодости. Он никому об этом не рассказывает, считает постыдным, но я видел.
Он снова взял перо и добавил финальный, самый ядовитый штрих. «Помнишь наш разговор про старые шрамы? Мой на плече дергает на смену погоды — видимо, возраст. Надеюсь, твой на руке не беспокоит».