Он сидел у окна в своих покоях, укутанный в меховой плащ, и смотрел на падающий снег. Он долго ел молча, а потом тихо сказал, не оборачиваясь:
— Я ведь чуть не сгубил тебя, мальчик.
Я замер, не зная, что ответить.
— Когда тебя привели в крепость после… после гибели твоего отца, — продолжил он глухо, — мои советники сказали, что род Вевериных — это гнездо предателей, и что последний отпрыск должен сгнить на кухне, чтобы другим неповадно было. Я поверил им. Я, правитель, поверил лживым словам и отправил ребенка в ад. А потом ты спас моего сына. Спас меня самого. Спас весь мой род от позора и гибели.
Он медленно повернулся ко мне. В его глазах, глазах могучего князя, я увидел глубокое, человеческое раскаяние.
— Твой отец, Александр Веверин, был достойным человеком. Я знал его. Он был слишком честным для этого змеиного гнезда. И я… я позволил его врагам уничтожить его, а потом едва не уничтожил его сына. Прости меня, если сможешь. Я в неоплатном долгу перед твоим родом.
— Мой князь, — сказал я тогда, и мой голос был тверд, — прошлое нельзя изменить. Но мы можем построить будущее, в котором такие ошибки не повторятся.
Святозар долго смотрел на меня, а затем медленно кивнул.
— Да, — проговорил он. — Можешь.
Этот короткий разговор изменил все. Я перестал быть простым полезным инструментом. Князь видел во мне нечто большее — живое напоминание о своей ошибке и единственную надежду на ее искупление. И теперь, глядя на него, сильного и решительного во главе военного совета, я понимал, что моя работа еще не закончена. Я должен был помочь ему выиграть эту войну. Выиграть ее ради себя самого и своего будущего.
— Значит, так, — сказал Ратибор, проводя пальцем по карте. — Морозовы подойдут к восточным воротам в ночь на новолуние. Мы подпускаем их авангард к самым воротам, а потом бьем с флангов конницей.
— Ратибор, твоя конница готова? — спросил Ярослав, и его голос звенел от нетерпения. — Я хочу, чтобы вы врезались в их тылы, как молния, и втоптали их в землю!
— Будут готовы, княжич! — рыкнул старый воевода, его глаза горели боевым огнем. — Мы выпустим им кишки! Морозовы еще долго будут помнить этот день!
Степан Игнатьевич кивнул, одобряя их настрой: — Основные силы Морозовых в это время будут зажаты в узком проходе у ворот. Ловушка захлопнется, и мы их добьем пехотой. Быстро, решительно, без лишних потерь с нашей стороны.
Я слушал этот разговор и понимал — план хорош, но не идеален. Слишком много крови, слишком мало пользы от победы.
— Могу я сказать? — спросил я.
— Конечно, Алексей, — кивнул Ярослав. — Твое мнение всегда ценно.
— Удар — это хорошо, — начал я осторожно. — Но мертвые враги бесполезны, живые — это ценный ресурс.
Ратибор нахмурился:
— О чем ты говоришь?
— О том, что мы можем изменить план. Сделать его более… выгодным.
— Посмотрите. Здесь, в этом каменном мешке у ворот, в самом узком месте. Если мы подпустим их авангард сюда, дадим им поверить, что они уже прорываются… а в нужный момент сбросим с башен огромные сети…
— Сети⁈ — взревел воевода Ратибор так, что свечи на столе дрогнули. Его лицо побагровело. — Ты предлагаешь нам, воинам рода Соколов, прятаться за стенами и ловить людей, как зайцев в силки⁈ Это позор! Это трусость!
Ярослав, до этого молча слушавший, нахмурился.
— Алексей, воевода прав. Честь требует встретить их сталью, а не веревками.
— Простите, воевода, княжич, — спокойно ответил я, выдерживая их возмущенные взгляды. — Но в чем больше чести — в красивой, но кровавой бойне, или в чистой победе, которая сохранит жизни наших людей и сломает врага навсегда?
Я обвел их взглядом.
— Представьте: лучший отряд Морозовых, их элита, входит в этот проход. В этот момент мы сбрасываем на них утяжеленные сети. Они запутались, обездвижены, деморализованы и они станут легкой добычей для нас.
— И что дальше? — спросил Ярослав, в его голосе уже звучал интерес.
— А дальше, — тут вмешался Степан Игнатьевич, в глазах которого блеснул огонек понимания, — эти воины — наши пленники. Живые, здоровые и очень ценные. Мало того, мы еще и жизни, и здоровье наших воинов сохраним. Верно, Алексей? — я кивнул.
Ратибор все еще не сдавался.
— Честь воина — в бою! А не в рыбалке!