Моя жизнь изменилась навсегда.
Глава 32
Я стоял у главного стола, держа в руках тяжелый серебряный кубок. Оглушительная тишина, воцарившаяся в зале, давила на уши. Сотни взглядов были прикованы ко мне, но я знал, что все ждут реакции лишь одного человека.
Князь Святозар сидел на своем троне, и его лицо было непроницаемым. Он смотрел на своего сына, который только что нарушил все мыслимые и немыслимые правила, а затем его тяжелый, оценивающий взгляд переместился на меня. Секунды тянулись, как часы. Я чувствовал, как по спине стекает капля холодного пота. Одним его словом, одним жестом он мог превратить этот триумф в мою казнь.
И он сделал свой ход.
Медленно, с весом всей своей власти, князь Святозар поднял свой собственный кубок. Он не улыбнулся. Лишь коротко, почти незаметно, кивнул мне.
— За… наставника, — произнес он, и хотя в его голосе звучало скорее недоумение, чем радость, это был вердикт. Публичное, неоспоримое принятие новой реальности.
В тот же миг тишина взорвалась. Зал загудел с новой, удвоенной силой, но теперь это был не просто хмельной гул пира. Начались обсуждения, споры, перешептывания. Главным блюдом на этом пиру стал я.
Я все еще стоял в растерянности, не зная, что делать с этим кубком и с новым статусом. В этот момент рядом со мной материализовалась фигура Степана Игнатьевича.
— Идем, повар, — тихо сказал он, его рука властно, но не грубо, легла на мой локоть. — Твое место больше не в углу.
Он повел меня за собой. Не обратно в тень, к столу с напитками, а вдоль главного стола, на почетное, видное место за столом, где сидели молодые, но уже отличившиеся в боях оруженосцы и младшие советники князя. Он усадил меня на свободное место, как будто так и должно было быть. Я больше не был прислугой.
И тут же ко мне начали подходить.
Первыми были воины, друзья Ярослава. Молодые, пышущие силой и здоровьем, хмельные от пива и победы. Они беззастенчиво хлопали меня по плечу.
— Эй, наставник! — ревел один из них, огромный, как молодой медведь. — Что за зелье ты дал нашему княжичу? Я тоже такое хочу перед следующей сечей! Готов платить серебром!
— Научишь, а? — подхватывал другой. — Я видел, как он двигался! Будто не человек, а лесной дух!
Я лишь вежливо кивал и односложно отвечал, что все дело в правильном питании. Их любопытство было искренним, грубоватым, но не злым.
За ними потянулись другие. Более опасные.
Подошел пожилой, холеный боярин в шелковой рубахе, советник князя по казне. Он приблизился не с ревом, а с вкрадчивой, лисьей улыбкой.
— Юное дарование, — промурлыкал он, его глаза оценивающе изучали меня. — Какая удача для всего нашего рода, что боги послали нам тебя. Княжич теперь в надежных руках. Надеюсь, и о здоровье нашего великого князя ты тоже со временем позаботишься? Его мудрость — наше главное достояние.
Я понял его игру. Он пытался не просто завязать знакомство, а прощупывал почву, пытаясь понять, можно ли использовать меня в своих придворных интригах, можно ли через меня получить доступ к князю.
— Я лишь повар, господин, — ответил я уклончиво, склоняя голову.
Я чувствовал себя редким, диковинным зверем, которого выставили на ярмарке. Каждый хотел подойти, потрогать, оценить, понять, какую выгоду можно извлечь из моего существования. Я отвечал всем вежливо и коротко, не говоря ничего по существу, и лишь изредка встречался взглядом со Степаном Игнатьевичем, который, стоя у колонны, незаметно наблюдал за этим спектаклем. Мой разум, обостренный Даром девятого уровня, видел их насквозь — их зависть, их страх, их жадность. Это была новая битва, не на мечах, а на словах и взглядах, и она была не менее опасной, чем поединок с Морозовым.
Пир гремел до глубокой ночи. Когда первые, самые пьяные воины уже спали, уронив головы на столы, а разговоры стали тише и вкрадчивее, я заметил, как управляющий подал едва заметный знак Бориславу. Моя роль в этом спектакле была окончена.
Борислав бесшумно подошел ко мне.
— Пора, советник, — сказал он так тихо, что его услышал только я.
Под его надежным прикрытием я смог незаметно выскользнуть из зала. Мы шли по тихим, пустым коридорам крепости, освещенным лишь редкими факелами. Гул пиршества остался за спиной, и эта тишина после нескольких часов шума казалась оглушающей.
Когда я наконец оказался в своих покоях и закрыл за собой тяжелую дубовую дверь, прислонился к ней спиной и на мгновение закрыл глаза. Голова гудела от сотен взглядов, от обрывков разговоров, от выпитого вина и от осознания того, как круто изменилась моя жизнь всего за один вечер.