[Анализ образца № 3: Биологическое заражение отсутствует. Свежее. Микротрещина. Употребить в течение 2 часов.]
Два из трех были мои. Это джекпот. Белок! Драгоценный, чистый белок. Я аккуратно завернул их в подол своей рваной рубахи и уже собрался уходить.
В этот момент дверь ближайшей стражницкой казармы со скрипом отворилась.
Я замер, вжавшись в темную, холодную стену курятника. Мое сердце ухнуло куда-то в желудок. На крыльцо вышел стражник. Я узнал его широкую спину и заспанную, опухшую физиономию. Глеб. Тот самый, что частенько будил меня утром пинками.
Глеб не смотрел в мою сторону. Просто вышел подышать ночным воздухом, потянулся так, что хрустнули кости, и зевнул, а потом остановился, глядя на темный двор.
Он стоял прямо на моем пути отступления. Я был зажат в ловушке, в нескольких метрах от своего мучителя, с краденым в руках. Любой шорох, любой неосторожный вздох, и он повернет голову. Тогда мой путь к выживанию закончится, так и не начавшись.
Глава 6
Я замер, превратившись в часть тени от стены курятника. Каждый мускул в изможденном теле свело от напряжения. Дыхание застряло в горле. В подоле рубахи лежала моя драгоценная, хрупкая добыча — два съедобных яйца, залог будущего восстановления, а в нескольких метрах от меня, на ярко освещенном крыльце казармы, стоял Глеб. Мой мучитель и невольный тюремщик.
Он не смотрел в мою сторону. Его взгляд был устремлен на пустынный двор, подсвеченный луной. Глеб потянулся так, что хрустнули кости, шумно зевнул, а затем спустился с крыльца и встал, расставив ноги, прямо на тропинке. Эта зараза просто решила опорожнить свой мочевой пузырь, и журчание стало еще одним звуком в этой напряженной ситуации.
Разум, обостренный опасностью, работал как хронометр. Я анализировал все. Расстояние до него — не больше десяти шагов. Уровень шума — низкий, лишь ветер и далекий лай собаки. Освещение — предательски яркое пятно у крыльца и спасительная, густая тень там, где я стоял. Я был в безопасности, пока он не повернет голову. К сожалению, эта скотина перекрыла единственный безопасный путь отступления. Любая попытка обойти его по открытому пространству двора обречена на провал — он меня заметит.
Время тянулось, как густой сироп. Секунды превращались в минуты. Я чувствовал, как хрупкая скорлупа яиц давит мне на живот. Одно неловкое движение, и я не только разобью свой будущий ужин, но и выдам себя. Глеб закончил, встряхнулся и, затягивая тесемки на штанах, повернулся, чтобы идти обратно в казарму.
В тот самый миг, когда его широкая спина повернулась ко мне, я сорвался с места. Не бежал, а скользил, двигался так, как учили меня на многочасовых стажировках в Японии — бесшумно, экономя каждое движение. Пронесся мимо него, когда он делал первый шаг по скрипучим ступеням крыльца. Глеб не обернулся.
Я почувствовал укол адреналина, а затем — волну чистого, пьянящего облегчения, когда снова оказался в спасительной тени своей поленницы. Проскользнул в свой тайник и только там позволил себе выдохнуть. Руки дрожали, но не от страха, а от пережитого напряжения.
Я аккуратно вынул яйца и перевел, почувствовав себя настоящим триумфатором. У меня есть белок! Драгоценный, чистый, легкоусвояемый белок.
Приготовление кушанья стало священным ритуалом. Я не мог позволить себе роскошь омлета или глазуньи в ее классическом понимании, но у меня имелась смекалка и Дар.
Первое яйцо, то, что Система пометила как [Риск умеренный], требовало длительной термической обработки. Я еще днем стащил с кухни старую, треснувшую глиняную кружку. Она немного пропускала воду, но не критично.
Наполнив ее водой, аккуратно опустил туда яйцо и поставил на самый край своего импровизированного очага, на камень, который был не раскаленным, а лишь очень теплым. Вода не должна кипеть, нужно лишь поддерживать высокую температуру. Это будет примитивная версия техники су-вид.
Второе яйцо, помеченное как [Свежее], я решил приготовить иначе. Разогрел центр своего плоского камня сильнее. Нашел в своих скудных запасах крошечный кусочек свиного сала, который стащил из отходов пару дней назад, и смазал им горячую поверхность. Раздался тихий, аппетитный треск. Затем аккуратно, стараясь не повредить желток, разбил яйцо прямо на камень.
Ш-ш-ш-ш-ш.
Этот звук, звук сворачивающегося белка, был для меня слаще любой музыки. Белок на глазах становился матово-белым, а желток оставался ярким, жидким, как расплавленное солнце. Аромат жареного яйца, простой, честный, заполнил мой маленький тайник. Это был запах дома. Запах нормальной жизни.