— И что с этим делать?
— Растолочь, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более робко и неуверенно. — В кашицу и обмазать мясо со всех сторон. Оставить на час. Бабка говорила, кислота из нее все жилы съест.
Прохор с недоверием посмотрел на ягоды, потом на мясо, потом снова на меня. Наконец, он с отвращением махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху.
— Делай, но тронешь что-то еще — убью.
Я молча взял тяжелую каменную ступку и начал методично толочь ягоды. Я не спешил. Каждое движение было выверенным. Я делал это так, как меня учили — не просто давил, а растирал, высвобождая сок и эфир. Кухня наполнилась свежим, кислым, дразнящим ароматом. Прохор стоял рядом, скрестив на груди свои могучие руки, и наблюдал за мной, как удав за кроликом. Под этим взглядом было тяжело работать, но я заставил себя сохранять спокойствие.
Наконец, я выложил получившееся ярко-красное пюре в глиняную миску и, взяв кусок жесткого мяса, начал тщательно, со всех сторон, обмазывать его этой массой. Я делал это с такой сосредоточенностью, словно это был не кусок старой говядины, а драгоценный артефакт. Закончив, поставил миску в самый прохладный угол кухни, подальше от очага.
— Час, — сказал тихо, не глядя на Прохора. — Теперь нужно ждать час.
Час, который я отмерил для маринования, превратился в самую долгую и напряженную вечность в моей жизни. Вся кухня, до этого гудевшая от ругани и лязга металла, погрузилась в гнетущую тишину. Воздух, казалось, загустел, и каждый вздох давался с трудом. Единственными звуками были мерное потрескивание дров в очаге и тяжелые, размеренные шаги Прохора.
Он ходил по кухне кругами, как запертый в клетке медведь. От очага к столу, от стола к двери, от двери обратно к очагу. Его огромная тень металась по каменным стенам, создавая причудливые, уродливые образы. Он не смотрел на меня, но я чувствовал его взгляд каждой клеткой своей кожи. Этот взгляд, полный ярости, недоверия и, что самое страшное, предвкушения моего провала. Он ждал. Ждал момента, когда сможет с наслаждением, медленно и мучительно, воплотить в жизнь свою угрозу и сварить меня в котле.
Остальные поварята, казалось, перестали дышать. Они забились по своим углам, склонив головы над работой, но я знал, что никто из них не был сосредоточен на том, что делает. Их движения были механическими. Все их внимание сконцентрировалось на этой безмолвной дуэли между их тираном и странным, дерзким новичком. Их судьба тоже висела на волоске. Если я провалюсь, гнев Прохора обрушится не только на меня, но и на всю кухню, как это бывало не раз.
Я же заставил себя работать. Взял кучу грязной моркови и начал скоблить ее. Мои руки двигались ровно, методично, без единого лишнего движения. Внешне я был воплощением спокойствия, профессионалом, выполняющим свою задачу, но внутри у меня бушевал шторм. Я снова и снова прокручивал в голове данные [Анализа]. Кислота. Коллаген. Разрушение белковых волокон.
Теоретически, все должно сработать, но теория и практика — это два разных мира, а в этом мире цена ошибки была слишком высока. Я чувствовал, как капли холодного пота медленно стекают по моей спине под рубахой.
Наконец, когда я уже был готов поклясться, что прошла целая жизнь, Прохор остановился.
— Время, — прохрипел он.
Он подошел к столу, где в глиняной миске лежало мясо, покрытое темно-красной ягодной кашицей. Он с брезгливостью сгреб маринад рукой и швырнул его в ведро с помоями. Обнажившийся кусок мяса выглядел иначе. Его цвет изменился, стал более светлым, розоватым, а плотная структура волокон казалась более рыхлой.
Прохор взял свой тяжелый мясницкий нож и отрезал от края тонкий, почти прозрачный ломтик. Я следил за его рукой. Нож вошел в мясо заметно легче, чем раньше, не с усилием, а плавно. Это был первый хороший знак. Прохор тоже это заметил. На его лице промелькнуло удивление, которое он тут же постарался скрыть за своей обычной маской гнева.
Он швырнул ломтик на маленькую, раскаленную сковороду, смазанную салом. Мясо мгновенно зашипело, и по кухне поплыл новый аромат. Это был не просто запах жареной говядины. К нему примешивалась тонкая, карамельная, фруктовая нотка от ягодного сока, который впитался в мясо.
Через минуту все было готово. Прохор кончиком ножа подцепил румяный, скворчащий кусочек. Вся кухня затаила дыхание. Он на мгновение замер, глядя на мясо, затем, словно приняв неизбежное, отправил его в рот.
Я смотрел на его лицо, пытаясь прочесть хоть что-то. Сначала он жевал агрессивно, с вызовом, словно пытаясь разгрызть ту самую подошву, о которой кричал час назад. Его челюсти двигались тяжело, мощно, но вдруг движение замедлилось. Выражение вызова на его лице сменилось крайним недоумением. Его глаза, до этого суженные в гневные щелочки, слегка расширились. Он перестал жевать и просто замер на секунду, словно прислушиваясь к ощущениям. Затем медленно дожевал и проглотил.