На седьмой день произошло то, что поразило меня больше всего. Один из старших поваров, Федот, поскользнулся и расплескал немного горячего жира, за что тут же получил порцию ругани от Прохора. Ситуация была обычной, но я увидел, как Матвей, стоявший рядом с другим мальчиком, тихо прыснул со смеху, прикрыв рот рукой. Он смеялся. Впервые за все время я увидел на его лице не страх и не страдание, а живую, мальчишескую эмоцию. В этот момент я понял, что моя миссия почти выполнена. Я смог вырвать его из лап смерти.
Тем же вечером он сам нашел меня у моего тайника за поленницей. Он больше не выглядел как испуганный зверек. Он стоял прямо, а в его глазах, смотревших на меня, не было прежнего страха. Там было нечто большее.
— Алексей… — сказал он тихо, и мое настоящее имя прозвучало из его уст как знак высшего уважения. — Я… я думал, что умру. Все так думали. А ты… ты спас меня.
Он сделал шаг вперед и, прежде чем я успел что-то сделать, опустился на одно колено, пытаясь поймать мою руку. Я отшатнулся.
— Встань! — приказал я шепотом. — Не смей этого делать! Нас увидят.
Он послушно поднялся, но смотрел на меня с благоговейной преданностью.
— Я твой должник навек, Алексей, — сказал он, и его голос был абсолютно серьезен. — Моя жизнь теперь твоя. Если что-то нужно… узнать, кто что сказал… передать кому-то слово… подсмотреть… Я буду твоими ушами и глазами на этой кухне. И на всем дворе. Клянусь.
Я смотрел на него и видел перед собой не просто исцеленного ребенка, а видел своего первого, безоговорочно верного союзника. Инструмент, который был куда ценнее любых корней и трав. Информатор, соратник, тот, кому я, возможно, смогу доверять в этом враждебном мире.
— Хорошо, Матвей, — кивнул я, принимая его клятву. — Я понял, а теперь иди и помни — никому ни слова. Обо мне и об этом месте. Ни о чем.
Он кивнул еще раз и бесшумно растворился в темноте. Я остался один, но чувство одиночества стало другим. Оно больше не было тотальным. Я сделал первый шаг. Не просто выжил, а начал строить свою собственную, крошечную, тайную империю и у меня только что появился мой первый подданный. Осталось улучшить условия остальных поварят. Только нужно придумать как…
Жизнь на кухне неуловимо, но кардинально изменилась. Я выкроил себе небольшое, но прочное пространство безопасности, сплетенное из страха и смутного уважения окружающих. Прохор больше не искал повода для побоев. Он держался на расстоянии, наблюдая за мной слюбопытством.
Иногда, разделывая тушу или пробуя бульон, он мог рыкнуть в мою сторону: «А ну, Веверь, поди сюда! Нюхни! Свежее?». И я, спокойно подойдя и сделав вид, что принюхиваюсь (хотя мой [Анализ] уже давно дал мне полный отчет), давал короткий, точный ответ: «Свежее, но долго не пролежит. Жир начал горчить».
Он хмурился, сплевывал, но неизменно следовал моему совету, отправляя сомнительный кусок на стол для прислуги, а не для стражи. Прохор не доверял мне, но он начал доверять моим странным, безошибочным знаниям.
Другие поварята обходили меня стороной, как будто вокруг меня была невидимая черта. Их страх перед Прохором теперь смешивался со страхом передо мной. Особенно после чудесного преображения Матвея, который из кашляющего заморыша превратился в пусть и худого, но крепкого и деятельного мальчишку. Я стал для них местным колдуном, непонятной силой, которую лучше не злить.
Этот статус меня более чем устраивал. Он давал мне свободу для маневра, для моих ночных вылазок и тайных кулинарных ритуалов. Я почти начал привыкать к этому новому, странному равновесию.
Но в один из дней все изменилось.
В затишье между обедом и ужином на кухню вошла одна из служанок из господских покоев, молодая девушка по имени Алена. Она подошла к старшей кухарке, Аграфене, чтобы забрать свежезаваренный травяной отвар для лекарей. Девушка выглядела расстроенной, ее глаза были красными, а руки слегка дрожали. Я в это время перебирал овощи неподалеку и невольно стал свидетелем их тихого, тревожного разговора.
— Совсем плох наш соколик, — прошептала Алена, и ее голос дрожал от слез. — Лекарь Демьян уже и не знает, что делать. Отвары не помогают, сила из княжича уходит, как вода сквозь пальцы. Сегодня утром снова приступ был, так ослаб, что на ноги встать не мог.
Аграфена сочувственно покачала головой, вытирая руки о фартук.