— Хорошо, Игнат. Иди отдыхай, — сказал он наконец и отпустил десятника.
Игнат кивнул и пошел своей дорогой, а управляющий остался стоять посреди двора. Его походка, обычно быстрая и целеустремленная, стала медленной. Он о чем-то напряженно думал.
Я прямо видел, как его мозг аналитика, привыкший искать закономерности, сопоставляет факты. Случай необъяснимой бодрости стражи, связанный с едой. С кухней.
Его острый, анализирующий взгляд медленно обвел двор. Он скользнул по стражникам у ворот, по служанкам, несущим белье, по мне… и пошел дальше. На секунду я выдохнул с облегчением, но тут же снова напрягся. Его взгляд вернулся. Медленно, неотвратимо, он снова прошелся по двору и остановился прямо на мне.
Я продолжал работать, делая вид, что полностью поглощен своим занятием. Его взгляд не был гневным, как у Прохора, не был пустым, как у стражи. Он был как луч света, который проникает в самые темные углы.
Наши взгляды встретились на одну секунду. Я увидел в его глазах интерес и явное подозрение. Он заглотил наживку.
Степан Игнатьевич ничего не сказал. Просто коротко кивнул сам себе, словно подтверждая какую-то догадку, и, развернувшись, зашагал прочь. Мой рискованный план сработал. Осталось подтвердить его догадки и можно подсекать.
Глава 12
Утро следующего дня было другим. Внешне ничего не изменилось — та же серая, промозглая предрассветная дымка, тот же спертый воздух в казарме, тот же рев Прохора, начавшийся с первыми лучами солнца.
Изменилось мое внутреннее состояние. Теперь к нему добавилось новое, куда более тонкое и изматывающее чувство — напряжение игрока, сделавшего рискованную ставку. Чувство неизвестности изматывало, но отступать нельзя. А еще у меня появилось чувство, что я нахожусь под пристальным наблюдением.
Это было не явное наблюдение. Никто не ходил за мной по пятам, не смотрел в упор. Сеть Степана Игнатьевича работала гораздо изящнее. Я замечал это в мелочах.
К примеру, один из стражников, которого я никогда раньше не видел, теперь постоянно оказывался у входа на кухню и лениво, но внимательно провожал взглядом каждого, кто входил и выходил.
Еще старая кухарка Аграфена, которая за все время не сказала мне и слова, вдруг «случайно» спросила, из какой я деревни. Даже молчание Прохора было частью этого наблюдения. Он перестал искать повод для придирок, заняв выжидательную позицию, словно хотел посмотреть, какую еще беду или, наоборот, пользу принесет его странный, непредсказуемый поваренок.
Весь день я был образцовым рабом. Таскал воду, скоблил овощи, мыл котлы. Каждое мое движение было выверено, чтобы не привлекать лишнего внимания, но разум лихорадочно работал, анализируя ситуацию.
Вечером, уединившись в своем тайнике за поленницей, подвел итоги. План сработал. Повышенное внимание управляющего не оставляло никаких сомнений. Он сопоставил два факта: странную бодрость одной и той же смены стражи и мое присутствие на кухне. Заподозрил, что между этими событиями есть связь.
Да только одного подозрения было мало.
Я поставил себя на его место. Что такое «бодрость» с точки зрения управляющего? Вещь субъективная, почти эфемерная. Десятник Игнат мог преувеличить. Стражники могли просто хорошо выспаться накануне. Может, в тот вечер Прохор и впрямь сварил удачную кашу.
Слишком много «может». Степан Игнатьевич — человек фактов, цифр и отчетов. Чтобы он перешел от наблюдения к действию, ему нужны были неопровержимые доказательства. Ему нужен второй прецедент, так что надо поднять ставки.
Мне нужно было продемонстрировать не просто общее улучшение состояния, как «повышение выносливости», а повлиять на конкретный, проверяемый навык, результаты которого можно зафиксировать на бумаге.
«Что если какой-нибудь отряд на тренировке покажет лучшие результаты, чем он показывал всегда? К примеру, они вдруг начнут стрелять из лука метче, чем раньше, — подумал я, и от этой мысли у меня по спине пробежал холодок, — это уже не списать на „хорошее настроение“. Это — аномалия и она послужит доказательством».
Для демонстрации мне нужна идеальная сцена и идеальные актеры. Искать их вслепую слишком долго. Мне нужна точная информация, а значит нужен мой верный товарищ.
Той же ночью я встретился с Матвеем в нашем условленном месте за поленницей. За последние дни он окончательно оправился. Его кашель прошел, на щеках появился здоровый цвет, а в глазах вместо страха теперь горел живой огонек. Он был моим единственным доверенным лицом в этой крепости, моими ушами и глазами.