Только тогда, сняв их с огня, приступил к финальному этапу, готовый соединить все элементы в единое, гармоничное целое.
Взял идеальный, начищенный до блеска медный котел. На дно аккуратно, словно выкладывая мозаику, уложил обжаренные кости и овощи. Добавил пучок тимьяна, лавровые листья и десяток горошин черного перца. Затем залил все это чистой, холодной, почти ледяной водой, так, чтобы она лишь покрывала ингредиенты. Холодная вода была залогом того, что вкус будет не вывариваться, а медленно, деликатно экстрагироваться, переходить в воду, насыщая ее.
Я поставил котел на самый слабый огонь. Теперь начиналась самая ответственная часть — наблюдение.
Я сел на невысокую табуретку рядом с очагом, вооружившись большим черпаком и не сводил глаз с поверхности воды. Вот она медленно нагревается… вот от костей начинают подниматься тончайшие ниточки пузырьков… Я ждал. Нельзя допустить бурного кипения, которое превратит мой эликсир в мутную похлебку. Бульон не должен кипеть. Он должен «улыбаться» — так говорил месье Дюбуа. Едва заметное, ленивое подрагивание поверхности.
Вот он, этот момент. На поверхности начали собираться последние, мелкие островки серой пены. Я осторожно снял их черпаком, не потревожив жидкость.
И посмотрел в котел прямо в чистое, прозрачное золото. Жидкий янтарь, в котором медленно кружились ароматы и скрытые силы. Работа началась. Впереди были долгие шесть часов медитации, шесть часов тихого созерцания. От этого бульона теперь зависело все. Моя жизнь, моя свобода и судьба наследника этого края.
Ребятушки, если вам нравится книга, не пожалейте лайк и коммент для книги😊мне будет очень приятно🤗 а еще благодаря вашей активности книга поднимается в рейтинге. Спасибо.
Глава 15
Часы тянулись медленно. Ночь перевалила за середину. Маленькая кухня, освещенная лишь слабым светом тлеющих углей в очаге, превратилась в тихое, почти священное пространство. Я сидел на табуретке, придвинув ее к самому огню, и нес свой дозор. Медитировал, можно сказать.
Мое тело давно онемело от неподвижности, спину ломило, а глаза слипались от усталости. Я не спал, но и не бодрствовал, находясь в странном, пограничном состоянии, в котором все чувства обостряются до предела. Мой слух был настроен не на шорохи за дверью, а на единственно важный звук в этой вселенной — на тихое, мерное, ленивое дыхание моего бульона. Он не кипел. Он «улыбался», как говорил месье Дюбуа. Бульк… долгая пауза… бульк…
Каждые полчаса я поднимался, брал большую медную ложку и, затаив дыхание, снимал с поверхности тончайшую, радужную пленку жира, которая успевала собраться.
Ювелирная работа. Одно неверное движение, и я мог потревожить драгоценную жидкость, подняв со дна взвесь и навсегда испортив чистоту, но руки меня не подводили.
Когда лунный свет, пробивавшийся сквозь оконце, начал бледнеть, уступая место первой, едва заметной серости рассвета — время пришло. Шесть часов минуло. Наступило идеальное время.
Я наклонился к котлу и вдохнул аромат. Он был тонким и сложным. В нем не было грубой мясной прямолинейности. Бульон пах печеными кореньями, сладкой карамелью, свежестью. Пах здоровьем.
Размявшись, чтобы руки уж точно не подвели, я снял тяжелый медный котел с огня и поставил его на каменный стол, чтобы он немного «успокоился». Теперь начинался самый деликатный, самый ответственный этап — фильтрация. Бульон должен стать не просто чистым, а абсолютно, кристально прозрачным.
Я нашел на полке стопку льняных салфеток. Они предназначались для стола, но не в этот раз. Лучшего фильтра, за неимением нормального, невозможно и желать.
Затем поставил на стол еще один, идеально чистый, котел. На него водрузил мелкое сито, которое застелил первым слоем ткани и начал медленно, почти по капле, переливать бульон.
Процесс не торопил, позволяя жидкости стекать самотеком, оставляя все лишнее на ткани. Когда первая фильтрация была закончена, я безжалостно выбросил использованную ткань вместе с костями и разваренными овощами. Затем сменил ткань на новую и повторил процесс. Затем еще раз и еще.
Это было священнодействие. Ритуал очищения. С каждым новым процеживанием бульон становился все прозрачнее, его цвет — все более насыщенным. Наконец, после четвертого раза, я посмотрел в котел и понял, что достиг совершенства.
Внутри котла плескалось жидкое золото. Идеально прозрачная, без малейшего намека на муть или жиринки, жидкость сияла в утреннем свете глубоким, благородным янтарно-золотым цветом. Я зачерпнул немного ложкой и поднес к свету. Она была безупречна.