— А вы, извините меня, где изволили остановиться?
— Я только что с поезда, — улыбнулся Путилин.
— Так мы вот как сделаем. Вы завтра, пожалуйте, ко мне.
— После трех часов дня?
Великий сыщик заметил, как вздрогнул владелец комиссионерной конторы.
— Почему после трех?
И впился взглядом в глаза Путилина.
— Прошу верить, я до трех занят, — галантно поклонился Путилин.
— А-а... Да, пожалуйте до меня после трех. Тогда мы будем иметь обсуждение, я назначу вам, куда можно доставить ваш товар.
Путилин раскланялся и вышел из комиссионерной конторы.
Но выйдя, недалеко отошел от дома знаменитого одесского дьявола.
По роскошной лестнице особняка, небольшого, уютного, почти бегом вбежал Копельман.
Он позвонил, и когда дверь открылась, ураганом влетел в нарядно убранную квартиру.
— Где баронесса? Баронесса где? — Экономка баронессы, худощавая, злющая дева, в испуге отпрянула.
— Что с вами, господин Копельман? Mожно подумать, что за вами гонится вся нечистая сила.
— Розалия Абрамовна! Розалия Абрамовна! — пронесся по передней яростный вопль Копельмана.
На пороге гостинной появилась толстая фигура баронессы.
— Что вы кричите, Копельман?
— Тсс! Ша! — трагически простер обе руки первый одесский комиссионер. — Скорее на самое важное заседание!
— Зачем заседание? — удивилась баронесса.
Копельман затопал ногами.
— Не разговаривать! Не смейте мне прекословить!
В комнате, убранной с вопиющей к порядочному тону роскошью, началось заседание.
Баронесса, рыхлая, испуганная, сидела в кресле. Против нее -поместился Копельман, по бокам неведомые субъекты (их было трое) мужского пола.
— Что такое? Что случилось?
Копельман отер пот со лба и после паузы начал:
— Случилось то, что я сейчас говорил с дьяволом.
Крик испуга и удивления пронесся по «шикарной» гостиной.
— С дьяволом? Что за шутки в ночное время, Копельман?
Удар кулаком по столу был ответом.
— И что вы на меня глядите, как на помешанного?! Я вам говорю, что я говорил с дьяволом!
Лица всех заседающих одесских демонов побледнели.
— Знаете ли вы, кто у меня сейчас был?
— Кто-о?
— Шпион. Пусть дети мои не увидят солнца, если я говорю неправду! О, хитрый змей! О, ящерица, заползающая под камень добродетели!
— Какой шпион?
— Такой, какого еще Одесса не знала. Слушайте, мы узнали, что по делу этому... ну-ну… вызвали Путилина.
— Путилина? — вздрогнули заседающие.
— Да. Вы знаете, что такое Путилин?
— О-о!
Это «о-о!» было красноречивее всяких объяснений. Копельман начал рассказывать почтенному собранию о странном посещении «пана Добржанского».
— И вы что думаете? — послышались испуганные вопросы.
— Я думаю, что этот Добржанский — есть Путилин.
Если бы бомба разорвалась здесь, это не произвело бы большего эффекта.
— Что? Как?
— Путилин, проклятый Путилин был у вас, Копельман?
— Я, может быть, и ошибаюсь... Но... нам надо сейчас же принять меры. Что делает наша «аристократка»?
— Черт бы ее побрал! — гневно воскликнула баронесса. — Она не дает нам ни минуты покоя. Кричит, плачет, бьется, как щука о миску.
— Разве вы не пробовали ее успокоить каплями Фрейденберга?
— Нельзя же ее захлебнуть, когда она — такой дорогой товар! — продолжала баронесса.
— Во всяком случае, ее надо укротить и сейчас же вывезти отсюда. Я боюсь, ох, боюсь, этого пана Добржанского!
— Так, ведь, завтра отходит пароход...
— Завтра! Завтра! А если сегодня у нас вырвут жертву? Во-первых, мы потеряем заработок, а потом мы попадемся с поличным.
— Где Гельман?
— Он уже здесь.
— Вы ему говорили, что он должен загипнотизировать девчонку, чтобы она спокойно под вуалью вошла завтра на пароход, отправляющийся в Константинополь?
— О, он все знает! Гельман!.. У Гельмана такая сила.
— Так надо это сделать сейчас. Слышите? Сейчас! Только вместо парохода мы ее пока перевезем в другое место. Надо замести следы. Идемьте к ней.
В комнате, тонувшей в полумраке, слышался безумно нудный плач. На кровати, заломив в отчаянии руки, билась девушка поразительной красоты.
Когда Копельман, баронесса Розалия Абрамовна и Гельман вошли в комнату, первый обратился к заключенной:
— Ай-ай, вы все плачете, милая барышня?
Девушка, точно под действием электрического тока, вскочила с кровати. Она была полуодета: корсаж был снят, она была в корсете:
— Что вы со мной делаете? Выпустите меня отсюда!
— Начинайте! — тихо шепнул Копельман Гельману. — Он тихо шептал ему: — Вы должны внушить ей, чтобы она сию минуту поехала со мной. Она должна беспрекословно повиноваться моей воле.
Баронесса выразительно и зло поглядела на Копельмана:
— Я боюсь, Копельман, что вы комедию строите. Не забывайте, вы не заплатили мне мою комиссионную долю.
— Вы — дура-баба! — гневно ответил Копельман. — Тут надо шкуру свою спасать от когтей черта, а она о деньгах говорит!
— Спите! — прозвучал резкий, гортанный возглас. Гельман с распростертыми руками подходил к девушке: — Спи! Ты должна спать!
— Ай! Оставьте меня! Я не хочу... Господи, пошли мне лучше смерть!
Девушка в смертельной тоске заметалась по комнате. Дорогу, когда она хотела подбежать к окну или двери, ей преграждали или Копельман, или баронесса.
— Куда? Куда, девица, стремишься?
А голос Гельмана звучит все резче, повелительнее:
— Я вам приказываю: спать!
Обезумела девушка.
Резкий крик молодого черного человека проникает во все ее существо.
— Спи! И помни, что ты сейчас идешь за твоим другом, который приведет тебя в твой отчий дом. И увидишь ты отца своего, матерь свою.
— Правда? Правда? Вы не обманываете меня? — радостным воплем вырывается у девушки.
— Да, да. Не шевелись... Стой... Спи! — Руки черномазого простерлись над головой измученной, истомленной девушки.
— Я не хочу спать! Ах, что вы со мной делаете!
Резкий, страшно сильный звонок прокатился по квартире баронессы.
Вздрогнули, замерли палачи — одесские демоны. Бледнота ужаса приступила на их ланитах.
— Что это? Кто это? — дрожащим голосом спросила баронесса.
Копельмана затрясло мелкой мелкой дрожью.
— А если... а если, — заикнулся он.
Гельман бросил производить свои гипнотизерские пассы и застыл на месте.
Это была жестокая живая картина.
Вдруг с новой, еще удвоенной силой, прогремел звонок.
Тогда охваченные безумной паникой, каким-то ледяным, скрытым ужасом, Копельман, баронесса и гипнотизер Гельман бросились вон из комнаты узницы.
— Где звонят?! — захлебнулся Копельман.
— На парадной...
— Не открывать! — крикнул Гельман. Произошло полное смятение.
— Что делать? Да что же делать? — Экономка баронессы тщетно добивалась ответа.
— Бежать?
И опять этот страшный звонок.
— Ни звука, Назимова, ни шороха! Я вас спасу! Я — Путилин.
Девушка, еле стоящая на ногах, едва была в состоянии подавить крик ужаса.
— Кто вы?
— Я, говорю вам, Путилин. Я начальник сыскной полиции. Вы попали в лапы дьявольских замыслов. Слушайте: если вас сейчас повлекут отсюда, идите смело. Я — около вас.
— Звонят! Опять звонят!
Наступило состояние того патологического афекта, какой иногда, и очень часто, властно овладевает преступниками.
Ноги приросли к земле. Руки — не действуют... Смертельный страх парализует все задерживающие центры головного мозга.
— Дзинь — дзинь -дзинь!.. — гремит звонок.
— Э! — прозвучал отчаянный крик Копельмана. — Узнаем, что такое! Все равно, если мы попались — выхода нет. Они не дураки, а в особенности он: выходы все заняты.