— Началась?
— Да, идет агония.
— Ну, Иван Дмитриевич, пожалуйте... Пожалуйте и вы, коллега.
Большинство больных спали.
Спали, конечно, больным кошмарно-бредовым сном, стоная, выкликивая, вскакивая в забытье. Но несколько больных не спали. Когда мы вошли в палату, они с удивлением поглядели на нас. Что, дескать, за необычная ночная процессия?..
— К умирающей, — донесся до нас шепот какой-то больной старухи.
— Ишь, сколько их нагнало! Небось вылечить не сумели, а теперь к умирающей прутся, — послышался новый шепот.
Старший врач сверкнул через очки.
— Спать! Спать! Нечего болтать! — дал он тихий окрик на больных.
Мы подошли к койке, около которой стояла сиделка. Свет лампы через зеленый абажур бросал колеблющиеся блески на фигуру, на лицо умиравшей.
— Бедное дитя! — дрогнул голос Путилина.
Девушка дышала хрипло, тяжело. Глаза ее были широко раскрыты.
Но этот взор был мутный, бессмысленный. Врачи наклонились над умиравшей.
— А-а-а!.. Душно... давит, — хрипло вырывалось у девушки.
Она делала руками конвульсивные движения.
— Агония при такой болезни считается тяжелой или легкой? — спросил Путилин.
— Зависит, конечно, от натуры, но в большинстве случаев — тяжелая, мучительная.
— При сыпном тифе такая же?
— Да.
— Никто из вас не присутствовал при смерти Аглаи Беляевой?
— Нас не было. Она умерла на руках сиделки.
Агония несчастной красавицы девушки была, действительно, тяжелая.
Путилин не спускал глаз с рук девушки. А руки эти судорожно хватались за одеяло, теребили его.
— Сейчас конец, — прозвучал голос старшего врача.
На глазах у Путилина стояли слезы.
— Бедное дитя, бедное дитя, — шептал он.
Прошло несколько тоскливых минут. Все реже и реже поднималась красивая грудь умиравшей.
— А-а-а... у-у-у, — послышалось характерное предсмертное бульканье.
— Ну, вот и все! — спокойно произнес доктор. — Видите, Иван Дмитриевич, ничего особенно страшного. Не правда ли?
— Вы распорядились насчет носилок и Кузьмы?
— Да.
— Так будьте добры, как можно скорее отправить ее в мертвецкую. Немедленно, сию секунду.
— Отлично, отлично!
Больные, не спящие, почуяв смерть, тихо зашептались.
— Скорее, носилки! — отдал распоряжение старший врач. Дежурная фельдшерица поспешно вышла из палаты. Вскоре послышались эти роковые, до ужаса знакомые больным, тяжелые шаги.
На этот раз шагов было больше, потому что вместе с двумя палатными сторожами выступал и «директор» мертвецкой — грязный, полупьяный Кузя.
— Прикажете, ваше высокородие, класть!
— Кладите!
— А... а мне, ваше высокородие, для чего изволили явиться?
— А ты чего же боишься, что твои покойники убегут? — пошутил ординатор.
— Иван Дмитриевич, — повернулся старший врач к тому месту, где стоял Путилин. Повернулся — и поразился.
Впрочем, не он один поразился: мы все тоже испустили возглас удивления.
Путилина не было! Путилин исчез!
Я сразу понял, что исчезновение моего гениального друга не спроста.
— Тс-с!.. — выразительно шепнул я и посмотрел на старшего врача и ординатора. — Мой друг, родственник этой умершей девушки, уехал уже домой.
Я, откровенно говоря, импровизировал наугад, зря, не зная, надо это, или не надо. Кто отгадает хитроумные «диспозиции» этого бога русского сыска?
— Несите! — пожал плечами старший врач.
«Господи... упокой душу ее... Ой, страшно, милушки, страшно!» — словно встревоженный улей, зашепталась палата.
Дрожащими, слабыми руками больные женщины творили крестное знамение.
Унесли покойницу.
— Где же ваш знаменитый друг? — обратился ко мне старший врач.
Я только руками развел.
— Где? Разве я знаю, господа, где? — Но, может быть, коллега, вы посвящены им в его планы?
Я усмехнулся.
— Вы, очевидно, плохо знаете Путилина. Он у меня постоянно исчезает под носом.
— Что же нам делать? — опешили врачи.
— Ждать.
— Но чего же? Теперь ночь...
— Ждать, когда он явится... Впрочем, если вы устали, коллега, отправляйтесь спать. Я с дежурным ординатором пободрствую до утра.
— Вы полагаете, коллега, он вернется?
— Убежден в этом.
— Пойдемте опять в дежурную. Спать я не могу. Это дело меня так волнует, что тут не до сна.
Путилин быстро шел по огромному больничному двору. Вот и мертвецкая.
Дверь была полуоткрыта.
Он, войдя в нее, зажег свой знаменитый потайной фонарь.
— Бр-р!.. Обстановка не из приятных. Ах, этот проклятый запах!.. Однако надо осмотреться.
Великий сыщик подошел к ряду мертвецов.
Под столами-нарами — пустое пространство. Путилин влез туда.
— Но ведь так плохо будет — увидят — шептал Путилин.
«А простыня?» — мелькнула счастливая мысль.
О, Путилин ничего не оставлял без внимания!
Он стянул край зловонной простыни. Дрожь отвращения пронизала его.
— Помоги, Господи, выдержать! О, если бы знали те, кто нас обидно клеймит презрением, сколько ужасных нравственных и физических пыток приходится испытывать нам для торжества правосудия. Я бы попросил какого-нибудь синьора очутиться в моем теперешнем положении. О, фарисеи, фарисеи!
Душно, тесно сидеть под нарами.
Какая-то отвратительная, густая жидкость, нестерпимо зловонная, скатывается капля по капле по простыне.
— Пытка... пытка!..
— Да неси, дьявол, скорей! — раздался отвратительно сиплый голос.
— Несу!
Путилин затаил дыхание.
Послышались в мертвецкой грузные шаги.
Руками, дрожащими от волнения, пьянства, поднял Кузьма простыню с трупа умершей девушки.
— А-х-ха-ха! — захлебнулся он.
— Ишь, какие кралечки к тебе прибывают, Кузя! — широко осклабился один из сторожей.
— Полно озоровать-то! — сумрачно отрезал другой носильщик. — Мертвая, чай.
— Знамо дело, мертвая...
— Так чего же лясы-то точишь?
— Потому, красивая больно девушка...
— Клади, складывай, — суетился Кузьма.
Ушли печальные носильщики.
В мертвецкой остались только Кузя и скрытый под нарами-столами Путилин.
Как напряженно, как жадно смотрел великий сыщик на страшного мертвецкого сторожа!
— Да или нет? — проносилось в его голове.
Сторож убавил свет в лампе.
— Милая ты моя... Ох, красивая ты моя! — как-то всхлипнул он.
Он припал жадными устами к лицу девушки.
— Погоди, погоди... Я тебя хорошо устрою... Тебе будет хорошо спать...
Сторож мертвецкой пошел куда-то в угол и вытащил засаленную подушку.
— Вот, вот... теперь тебе будет удобнее лежать, — Безжизненно свешивается головка девушки.
Волосы рассыпались. Глаза еще полуоткрыты. В них, этих прелестных глазах, в которых еще так недавно билась, сверкала юная жизнь, теперь царит смерть. Они затуманились, потускнели, эти глаза.
— О-го-го-го! — прокатился по мертвецкой исступленный крик.
Как не привык Путилин к всевозможным видам, этот безумный крик ошеломил даже его.
— Один я! Один! Один я с тобой! — продолжал выкликать Кузя.
Страшный урод сторож приплясывал. Очевидно, он был сильно пьян.
Ха-ха-ха!.. Ого-го-о-го! — взвизгивал он.
Потом, вдруг, опасливо осмотрелся.
— А если сейчас еще принесут?.. Надо торопиться... дверь надо запереть, — вырывались у него слова с хриплым ревом.
Он, пригнувшись, низко опустив голову, бросился к дверям мертвецкой.